Владимир Шемшученко
Родился в 1956 году в Караганде. Окончил Киевский политехнический, Норильский индустриальный и московский Литературный институты. Работал в Заполярье, на Украине и в Казахстане. Член Союза писателей России, Союза писателей Казахстана. Лауреат ряда литературных премий. Участник четырнадцати антологий поэзии. Автор семнадцати книг стихов. Собственный корреспондент «ЛГ» по Санкт-Петербургу. Живёт в городе Всеволожске Ленинградской области.
***
Вместо бессильных слов
В самом-самом начале –
Капельки васильков,
Искорки Иван-чая.
Ну и ещё – река,
А на реке светает –
Это издалека,
Это растёт, нарастает…
Это ещё не звук,
Это из сердцевины…
Это небесный паук
Звёздной наткал паутины…
Это корова-луна
Тучу поддела рогами.
Это кричит тишина,
Смятая сапогами…
Это здесь и сейчас –
Заговорить стихами…
Это – последний шанс
Не превратиться в камень.
***
Черёмуховый обморок. Безумье соловья.
Подслеповатый дождь, шагающий по крыше.
Скучают во дворе верёвки для белья,
И слышно, как земля волнуется и дышит.
На цыпочках рассвет по лужам пробежал
И в спешке обронил шикарный куст сирени –
Он долго на ветру качался и дрожал,
Роняя на траву причудливые тени.
Откуда ни возьмись нагрянули скворцы,
Снуют туда-сюда – и важные такие…
И тотчас воробьи (на что уж храбрецы!)
Забыли про свои замашки боевые.
И кажется, что зла на свете вовсе нет,
Зато добра вокруг – невыпитое море:
И от костра дымок, и яблоневый цвет,
И соло василька в большом цветочном хоре…
* * *
Я просыпаюсь. Мой костёр погас.
Лишь уголёк в золе едва мерцает.
Звезда, сгорая в небе, созерцает
Меня и этот мир в последний раз.
Трава в росе. Выходит из тумана
Осина и чуть слышно шелестит.
Повремени… Прошу… Ещё так рано,
Ещё дорожка лунная блестит.
Ещё волна песок не разбудила,
И чайка не расправила крыло,
И тайну мне ромашка не открыла,
И воду не тревожило весло.
Ещё чуть-чуть… Настраивают скрипки
Кузнечики… К травиночке-струне
Прильнула нотка маленькой улитки…
А я её не слышу в тишине.
Ещё мгновенье… И среди ветвей
Защёлкает, раскатится, зальётся,
Вступая из-за такта, соловей,
За ним другой… И рассмеётся солнце!
О, утро, несравненный музыкант!
Как можешь ты рождать такие звуки!
В отчаянье заламываю руки…
Вот мне бы на секунду твой талант!
***
Мой товарищ – участник гражданской войны –
Ненавидит стихи и газет не читает.
По ночам ему снятся зловещие сны.
Он приходит ко мне. За окошком светает…
Он всё время молчит и качает ногой.
Тычет вилкой в закуску – скорее для виду…
Он сидит предо мной – полукровка-изгой.
Боже, дай пережить ему эту обиду!
***
Порознь – душа и тело.
Утро. Без четверти пять.
Гиблое это дело –
Музыку ночью писать.
Мало во мне веры.
Сам я себе – враг.
Из-под пера – химеры –
В ласковых лапах – мрак.
Дрожь по спине... До икоты...
И ничего не спеть,
Втиснув истерику в ноты...
Музыка – это смерть,
Выжатая из сердца
На острие пера…
Музыка – это дверца
В то, что любил вчера.
Поздно. Сходятся стены.
Музыки суть проста:
Не перерезать вены
И не предать Христа.
***
Гонимые людьми, с земли уходят люди,
Но кто-нибудь из нас по праву естества
Ценою жизни всем поведает о чуде,
И в честь него в садах зашелестит листва.
И мне бы так – успеть до мира докричаться,
А там пускай плюют на мой остывший след…
Но будет тень моя (сутулая) стучаться
В ворота ваших бед.
***
Ты жил в тепле с красивою женой.
Я выживал наперекор судьбе.
Ты много лет смеялся надо мной.
А я был рад, что весело тебе.
Ты разучился отдавать долги.
Я научился терпеливо ждать.
Ты бросил дом, когда пришли враги.
А я тебе отдал свою кровать.
Ты ненавистью метишь путь земной.
Я всё тебе простил, и мне легко.
Ты зря топор заносишь надо мной –
Я тень твоя, а солнце высоко...
* * *
Петь не умеешь — вой.
Выть не умеешь — молчи.
Не прорастай травой,
Падай звездой в ночи.
Не уходи в запой.
Не проклинай страну.
Пренебрегай толпой.
Не возноси жену.
Помни, что твой кумир —
СЛОВО, но не словцо...
И удивлённый мир
Плюнет тебе в лицо.
***
Поэты-братья, нам ли унывать –
Нас не придушат бабы в пьяных драках.
В психушках или лагерных бараках
Нам не придётся горе горевать.
Не станем на расслабленных серчать
И в лужах собирать луны осколки –
Уже идут на запах крови волки
И за собой ведут своих волчат.
И потому не вижу в том греха,
Что возносились мы в миру убогом, –
В урочный час последыши стиха
Россию оправдают перед Богом.
***
Мироточат иконы.
Кровоточат слова.
Колокольные звоны
Над тобою, Москва.
Я устал торопиться
И перечить судьбе –
Окольцованной птицей
Возвращаюсь к тебе.
Постою у порога,
Где толпится народ.
Кольцевая дорога
Никуда не ведёт...
***
Когда у нас в посёлке гаснет свет,
Зима людей хватает из засады
И гасит перепуганные взгляды,
И огоньки случайных сигарет.
Она позёмкой улицы метёт,
И новые рождаются сугробы –
Не потому, не для того, а чтобы
Никто не квасил ночи напролёт.
Уже выносят ёлки из квартир,
И дети нахватали первых двоек,
А я, устав от женщин и попоек,
Сижу и плачу, как засохший сыр.
Сравненье не ахти... Но так уж вышло.
Вот будете у нас на Колыме –
В момент поймёте, что строка – не дышло...
Плевать на строчки... Я здесь о зиме,
Которой часовыми поясами
Предписано лежать на вечном льду
Между двумя земными полюсами
Каких-то восемь месяцев в году.
***
Ненасытная печь за поленом глотает полено.
На исходе апрель, а в тайге ещё снега по грудь.
Скоро лёд в океан унесет непокорная Лена,
И жарки расцветут, и не даст птичий гомон уснуть.
Где-то там далеко облака собирают в стаи.
Где-то там далеко людям снятся красивые сны.
А у нас ещё ветер весёлые льдинки считает
На озябших деревьях, и так далеко до весны.
Тишину потревожил испуганный рокот мотора.
Не иначе сосед мой – рисковый, бывалый мужик,
До того одурел от безделья и бабьего вздора,
Что по рыхлому льду через реку махнул напрямик.
И опять тишина. На сей раз проскочил-таки, леший.
От души отлегло. Я бы так ни за что не сумел.
В эту пору на лед не ступают ни конный, ни пеший,
А ему хоть бы хны. Он всегда делал то, что хотел.
И за то пострадал, и срока отбывал на Таймыре,
И на выселках жил от верховьев до Карских ворот,
Пил еловый отвар, кулаком плющил морды, как гирей,
И выхаркивал лёгкие сквозь окровавленный рот.
Он глядел на меня, усмехаясь, в минуты застолья
И на третьем стакане меня зачислял в слабаки,
А глаза изнутри наполнялись любовью и болью –
Так на небо глядят пережившие жизнь старики.
***
На озёрах ноябрь вяжет цепкие белые сети
На пугливых подранков и поздно окрепших птенцов.
Донага раздевает ольху разгулявшийся ветер,
А она лишь дрожит, закрывая рукам лицо.
Надеваю пальто, не надеясь нисколько согреться, —
Тёмно-синяя грусть затопила с утра целый свет –
Перелётные птицы смогли на неё опереться…
Я за ними хотел… Оглянулся, а крыльев-то нет.
Эко я воспарил, что совсем не заметил пропажи,
Возомнил о себе, а цена-то гордыне – пятак,
Навязал узелков, да таких, что никто не развяжет.
А ведь мне говорили… Но я не поверил, дурак!
***
Сосчитаны в небе звёзды.
Написаны все стихи.
Пришедшему слишком поздно
Чужие видны грехи.
Его ненавидят люди.
Молчанье – удел его.
Но в нём до конца пребудет
Ярость века сего.
Будут стонать деревья,
И травы росы ронять,
И говорить на древнем
Простом языке огня.
Кровью исходит рябина,
Закатному вторя лучу...
Во имя Отца и Сына
И Духа Святого – молчу.