Машина петляет по нереально красивому горному серпантину. Горные пики, отвесные скалы, оранжевое солнце, медленно плывущее к горизонту в жарком мареве.
Открываешь глаза, едва, казалось бы, сомкнув их, – по бокам шоссе уже квадраты зелёных полей: сухих – кукурузных и полузатопленных – рисовых. Скопление странных домишек: вместо крыш внахлёст брезентовые тенты и пёстрые тряпицы. Несколько строений под чёрными флагами – дома мусульман-шиитов. Лавчонка, облепленная толпой: ни одной женщины, только мужчины в одинаковых длинных белых рубахах и шальварах. Громадный грузовик, похожий на волшебную табакерку, – каждый сантиметр, вплоть до колпаков на колёсах, расписан затейливым орнаментом и украшен бренчащими металлическими накладками, кистями, бубенчиками… Натуральная колесница Фортуны, а не тихоходный трудяга-трак.
Идёт на обгон мотоцикл: седоков шестеро! Двое маленьких детей впереди, перед водителем, чуть ли не на руле. Глава семейства правит и поддаёт газу. Между ним и женщиной, которая сидит боком, держа на руках грудного младенца, – девочка-подросток в пёстром костюме и традиционном платке строго в тон. В шлеме только водитель.
Мотоциклистам повелительно машут рукой здоровенные парни из машины, на полной скорости двигающейся впереди нашего микроавтобуса: давай, сворачивай, не вздумай вклиниться! Возражений нет ни у кого, и немудрено: бравые парни в чёрной форме с надписями на спине «No fear» («Без страха» или «Не боюсь») вооружены автоматами и вид имеют такой, что все прочие явно не рискнут этот лозунг повторить применительно к себе.
Все, кроме нас. Мы – «охраняемые лица». С этими ребятами мы передвигаемся везде: в музее, на рынке, на официальных встречах и по дорогам древнего государства, куда нашу журналистскую группу пригласил в ознакомительную поездку местный Институт политических исследований.
Это Пакистан. Гостеприимный, но небезопасный. Хозяева делают всё, чтобы исключить даже малейшую возможность каких-либо неприятных инцидентов. Их легко можно понять. В стране, где чуть ли не ежедневно газеты, как боевые сводки, публикуют сообщения о больших и малых терактах, бдительность лучше не терять.
Гораздо труднее за короткую поездку составить сколько-нибудь цельное представление о том, что же собой представляет сама эта страна. Её не измеришь каким-то одним – тем более обывательским европейским – метром. Она многомерная, в ней смешано британское наследие с мусульманскими устоями, и этот «коктейль» приправлен тонкостями восточного менталитета. В пакистанских провинциях говорят на пяти разных языках и на общем английском. Здесь по всем границам – либо война, либо угроза террора, либо наркотрафик, либо «особый режим». Случайному приезжему вроде автора этих строк остаётся лишь пытаться хоть как-то приладить друг к другу частицы огромного пакистанского «пазла».
Столица Пакистана – Исламабад – город новый, строить его «в чистом поле» начали в 1961 году. Главным городом исламского государства, отделившегося в 1947 году от Индии, сначала вместо прежнего (Карачи) хотели сделать древний многолюдный Лахор. Не рискнули: слишком близко от неспокойной индийской границы.
Как многие новые города, Исламабад пока относительно невелик – зато просторен. Поражает гигантскими размерами мечеть Фейсал, вмещающая 15 тысяч человек: построили комплекс её зданий по проекту турецкого архитектора Вадата Далокая, большую часть из затраченных 50 миллионов долларов проспонсировали власти Саудовской Аравии.
В отличие от старых городов с их вавилонским столпотворением и собственного «близнеца»-спутника Равалпинди – царства восточных базаров, Исламабад – торжество официоза и помпезности. Здания огромны, пространства пусты. Широкие улицы, ведущие к министерствам и правительственным зданиям, перегорожены бетонными барьерами блокпостов. Каждую машину, въезжающую на территорию госучреждений или гостиниц, проверяют металлоискателем. Политическая жизнь в стране не просто бурлит – извергается, как горячая лава. Совсем недавно в стране сменилась власть: прежний президент, генерал Первез Мушарраф, под давлением оппозиции, начавшей процедуру импичмента, был вынужден (после 9-летнего правления) уйти в отставку «по собственному желанию». Новый лидер Пакистана, только что победивший на выборах, – фигура известная и в стране, и за её пределами: это глава Пакистанской народной партии (ПНП) Асиф Али Зардари. Партию же он возглавил после того, как 27 декабря 2007 года террористы убили его жену, бывшего премьер-министра Пакистана Беназир Бхутто, которая стояла во главе оппозиционной ПНП на протяжении многих лет. Убили Беназир Бхутто, кстати, именно тут, в Равалпинди, на многолюдном митинге.
В Пакистан наша журналистская группа попала, когда страсти вокруг импичмента достигли наивысшего градуса. Оппоненты предъявляли Мушаррафу длинные списки обвинений в волюнтаризме, пренебрежении конституционными нормами, склонности к коррупции и т.д. Мушарраф отбивался, оппозиция критиковала и клеймила… Нам, правда, в тот момент было не до хитросплетений пакистанской политики: первые полосы газет заняли известия о бомбёжке Цхинвала. Война, бессмысленная и беспощадная, прорывалась к нам через полконтинента голосами в телефонной трубке из-под руин цхинвальских домов, напрочь опровергавшими сводки и комментарии американских телеканалов.
Пакистанцы сочувственно кивали головами в ответ на наши эмоциональные тирады. И вспоминали в ответ собственную историю «приграничных войн». Слишком близкую, чтобы быть забытой или выпущенной из-под контроля.
До пакистано-индийской границы от Лахора ехать километров двадцать. Вечером, на закате, здесь торжественно спускают флаги по обе стороны нейтральной полосы. И ежедневно, в любую погоду на церемонию эту по обе стороны границы собирается по несколько сотен, а то и тысяч людей. Эмоции бьют через край: ненависть, гордость, боль, ностальгия…
Отец-основатель Исламской Республики Пакистан Мохаммад Али Джинна провозгласил намерение создать её, отделившись от колониальной Индии, в 1940 году в так называемой Лахорской декларации. Резко против идей Джинны выступили индийские лидеры Махатма Ганди и Джавахарлал Неру. Политические дебаты вскоре вылились в чудовищную «калькуттскую резню» 1946 года, когда за три дня были убиты свыше пяти тысяч мусульман. Чтобы остановить дальнейшее кровопролитие, англичане предоставили Пакистану независимость 14 августа 1947 года. Демократическим путём – по итогам референдума, в ходе которого свою «страну пребывания» определяли жители всех штатов. Самым сложным, практически неразрешимым этот выбор оказался для обитателей штата Кашмир, где мусульман было примерно столько же, сколько индусов и сикхов. Пограничная черта, отсекающая сейчас индийский Кашмир от пакистанского Пенджаба, прошла буквально по живому. 7–8 миллионов мусульман вынуждены были покинуть Индию, столько же – устремились в переполненных поездах им навстречу. Пакистан наводнили так называемые мухаджиры, мусульмане-переселенцы. Безболезненным массовый исход не бывал в истории никогда. Новая кровь, новые жертвы, новые войны на индо-пакистанской границе. «Кашмирская проблема» перешла в разряд хронических, и даже вмешательство Организации Объединённых Наций решить её полностью не помогло до сих пор.
Главная причина для беспокойства всего мира то, что у противников есть теперь и ядерное оружие…
Впрочем, на пограничном пункте у ворот, перерезавших шоссе из Лахора к индийскому Амритсару, ежевечерне открывается театр уже, к счастью, не военных действий. Граница прочерчена официально, споров и провокаций тут нет. По обе стороны шоссе – трибуны, будто на футбольном стадионе, амфитеатром. Отдельно мужская и женская на пакистанской стороне, смешанные – на индийской. Громадного роста гвардейцы соревнуются в том, кто громче подаст команду и дольше – во всю мощь лёгких – протянет своё «Гооооооооу!» «Индустан! – Пакистан!» – скандируют на урду и на хинди зрители, которых подзадоривают заводилы с флагами, и громкие патриотические песни из динамиков. Оскорблять оппонентов запрещено, допускаются только самовосхваления, зато на полную громкость. Вооружённые гвардейцы исполняют сложный «военный балет». Вскидывают в широком шаге прямую ногу в великанском чёрном сапоге чуть ли не до уха, топают так, что, кажется, вот-вот провалится асфальт. Презрительно фыркают, как кони, в направлении вражеской территории, демонстрируя чугунные кулаки и отлично начищенное оружие. Трибуны взрываются воплями восторга.
Медленно, по заведённому ритуалу, спускают флаги, быстрым-быстрым шагом относят их на заставу. Зажигаются фонари, закрываются ворота: граница до утра на замке. В расходящейся толпе обязательно найдётся кто-то, кто смотрит на ту сторону долгим тяжёлым взглядом. Там – родина, пусть и покинутая давным-давно. Без надежды на возвращение.
Пакистан вообще страна границ, проходящих «по людям». На северо-западе, в зоне свободных пуштунских племён, зелёную линию между Пакистаном и Афганистаном чертили порой не просто через деревни, а через отдельные дома. То есть спальня твоя на территории талибов, а кухня – номинально – у их пакистанских братьев-пуштунов (которые принципиально уже не первый век никому не подчиняются, государства не признают – только «своё племя»). Проблему в деревенском масштабе решают с помощью пропусков, а в более глобальном – по сути, никак. Официально после 11 сентября Пакистан поддержал США в их борьбе с боевиками «Аль-Каиды» и в афганской войне. Но в отличие от Саудовской Аравии, государств Средней Азии и Азербайджана не разместил у себя военных баз и «коридор» транспортам с боеприпасами для коалиции не предоставил. В палаточных лагерях сейчас находятся четыре миллиона афганских беженцев… По соглашению с США Пакистан должен выявлять «террористов». Провели, как рассказал нам директор службы общественных связей межведомственной разведки генерал Мухаммед Тарик Джилани, 122 военные операции. Арестовали тысячу террористов – при этом своих погибло столько же, втрое больше ранены.
Американцев «своими» пуштуны не считают и не собираются. Да и не только они. Своё сочувствие режиму талибов (пусть даже с обязательными в официальной обстановке оговорками) высказывали очень многие из наших собеседников. Массовые протесты и демонстрации вызвала история, когда на территории Пакистана американские спецслужбы арестовали и вывезли в Штаты (вместе с тремя её маленькими детьми, судьба которых до сих пор неизвестна) Аафию Сиддики, молодую женщину-нейробиолога, до того работавшую в США, обвинили её в сотрудничестве с «Аль-Каидой», пытали на допросах. Люди в крупных городах вставали в «живые цепи», держа в руках портреты Аафии. Во многом именно эти стихийные волнения использовала оппозиция, отправляя в отставку «слишком уж проамериканского» Мушаррафа.
Ну хорошо, а что дальше? С приходом нового президента страсти, похоже, вовсе не улеглись. Тут же раскололся оппозиционный блок, продолжились скандалы и разоблачения. «Роль личностей» в Пакистане важная, но всё-таки не главенствующая. Слишком много значат «объективные факторы». В стране с почти 165-миллионным населением более 70 процентов – беднота. Две трети граждан – моложе 16 лет, в семьях не редкость по 7–8 детей. При этом государственных абсолютно бесплатных школ нет, поликлиник и больниц тоже. Треть пакистанцев читать не умеют. Пугливые иностранцы чуть не падают в обморок на местных рынках при виде клубящихся над рядами мух или громадных помоек, посреди которых стоят чьи-то лачуги. Страна переживает энергетический кризис (то, что даже в Исламабаде, в здании Минобороны, несколько раз за вечер гаснет электричество, никого не удивляет), страдает от целого клубка запутанных социальных проблем. Армия – абсолютный «гарант стабильности» в этой стране – разрешить их не в силах.
В Исламской Республике Пакистан нет диктатуры и нет религиозного фанатизма. Достаточно свободна пресса, наличие шариатских судов не предполагает отказа от общепринятых правовых норм, нет запретов на деятельность немусульманских религиозных общин. Красиво одетые женщины ходят в традиционных костюмах, но с открытыми лицами. Высокие посты они занимают не только в государстве, но и в армейских структурах. Получить качественное светское образование не проблема, были бы деньги. Но даже «продвинутая» власть не всесильна, особенно перед лицом террора.
«Единство. Вера. Дисциплина», – гласит пакистанский официальный лозунг. Высаженный цветами на клумбе в Исламабаде, в здешнем климате «зимних каникул» он не имеет. Найдите в этих трёх словах десять отличий от столь любимых благополучной Европой «Свободы, равенства и братства» и поймите, почему Запад есть Запад, а Восток есть Восток.
На расписных грузовиках, колесящих по дорогам Пакистана, рисунки никогда не повторяются в точности и представляют собой наивную, но всеобъемлющую «энциклопедию Большой пакистанской мечты». Чего там только нет! Орлы – символы мудрости и зоркости. Львы и Тигры. Белоснежные лайнеры, бороздящие океан. Дворцы и рощи. Детские лица (ну и что, что по исламским канонам людей рисовать не следует – у дальнобойщиков на дороге свой шариат). Глаза красавиц из-под платков. Птицы, расправившие крылья в вольном полёте. Суровые воины с автоматами. Орнаменты, символизирующие принадлежность водителя к тому или иному клану. Фрукты и цветы, солнце и звёзды, горы и море… Ядерного гриба не встретилось ни разу.
Пожалуй, это самое важное, что хотят знать о Пакистане иностранцы: взорвут или не взорвут? Кем вырастут и во что поверят те, кому сейчас до 16 и меньше? Не склонятся ли они к куда большему экстремизму и нетерпимости, чем их отцы и старшие братья? Так часто случается, истории эти примеры знакомы…
«Скорее, нет, чем да», – осторожно говорят эксперты. «Иншалла», – добавляют приобщённые к таинствам ислама. «Дай бог, дай бог», – повторяют про себя все прочие, уповая не только на высшие силы.