Заметки на полях книги «Седина» Магомеда Ахмедова
Магомед Ахмедов, аварский поэт, не торопясь и не отталкивая сверстников локтями, шёл к высотам профессионального мастерства. И достиг зрелости – не шумно, не скандально. Это видно по его книгам, изданным как на родном аварском, так и на русском языках: «Осенний час», «Дни», «Годы», «Строка» и др. Я бы особо отметил два последних сборника Ахмедова – «Тайный час» и «Седина».
Критик и доктор филологии Камал Абуков назвал «Тайный час» книгой неожиданной в дагестанской поэзии и по тематическому диапазону, и по философской сосредоточенности на невидимых и многими вообще неосязаемых реалиях нашей хаотичной и непредсказуемой жизни.
Стихийное начало в мире усиливается – вот что печалит поэта М. Ахмедова. Отсутствие в его поэзии праздности, бахвальства, неоправданного оптимизма подтверждает нашу догадку: он поэт неординарно мыслящий.
«Тайный час» и «Седина» – здесь заключена мудрость, настоянная не на боязни конца, а на смиренной сокрушённости: «Век ушёл, словно волк. Я остался седым».
«Седина» в мировосприятии Ахмедова – не обычный бытовой вздох по промчавшимся годам, а боль за неосуществлённое, может, неудовлетворённость собой: так ли жил, так ли воспел, тем ли воздал похвалу, тех ли оплакивал?.. Седина – не возрастное понятие. Это знак совестливости и врождённого благородства.
Поэтический взор автора нацелен на внутренний мир личности.
Я понял одну простую вещь:
Всегда можно быть
Для кого-то зажжённой свечой,
Если ни перед чем
Не склонять головы…
Здесь присутствует скрытый намёк: если ни перед чем… Все мы качаемся на этих весах «если». Это – метафора: если мы не изменим себе, если не поддадимся лукавым соблазнам повседневности, подкупу и трусливой подлости…
И вновь на сцену воображаемого поэтом мира выходит очеловеченная седина (судья, прокурор – булгаковский Понтий Пилат):
Седина, как свеча.
Одиночество тоже горит.
А когда ты на вечность
позволишь себе оглянуться,
То увидишь, что камень
и тот иногда говорит –
Белый, чёрный – неважно! –
ведь оба окутаны тьмой.
Белый и чёрный – это не противоборство добра и зла, жизни и смерти, а молчаливое, безропотное осознание их извечной взаимообусловленности.
У Магомеда Ахмедова аккордом звучит мотив гамзатовских журавлей, но в иной интерпретации. «И седину свою, словно судьбу, приемлю – // Мне по плечу обиды и беды любые». И несколько обескураживающий финал: «Я – раненый журавль ушедшего века, // Плачу над веком новым // Поплачьте тоже».
Часто приходится слышать и читать такую тираду, касающуюся темы творчества: «он (поэт, прозаик и т.д.) остаётся верным себе», т.е. не меняется. В этой связи приходит на память уточнение Л. Толстого в беседе с выдающимся биологом И. Мечниковым. «Не меняются только мертвецы да дураки, – сказал Лев Николаевич, – живое существо не может не обновляться, не заблуждаться, не развиваться». Творчески преображается и Магомед Ахмедов, и перемены эти чётко проступают в философско-элегическом настрое стихов, где автор поднимается на орбиту осмысления общечеловеческих нравственных ценностей.
Вечерняя звезда глядит в окно
И чётки слов моих перебирает.
А я гляжу, как время догорает
В остывшем очаге… Всё славно, но…
Грустные размышления автора о времени и судьбах народов порою перерастают в публицистическую отповедь: «Мне холодно у очага родного» и «…думаю я всё снова и снова: кто сделал тюрьму из страны?»
Когда песня нежности была забыта,
Тогда мы остались вдруг
И без Отчизны, и без корыта,
Как та старуха, мой друг.
Хлёстко сказано и это: «Двуглавый орёл стал безголовым…»
Лирический герой книги «Седина» Магомеда Ахмедова как бы со стороны всматривается в себя самого. Он осознаёт, что не всегда бывал идеален, вместе с тем причин для покаяния и самоуничижения тоже нет:
Я никого ещё не предавал,
Зато меня, бывало, предавали
Так ласково, как будто продавали…
Расул Гамзатов говорил: «О любви надо писать так, чтобы не было стыдно прочитать матери и жене…» Но многие пишущие не придерживаются этого совета. Лирика же Ахмедова изначально целомудренна, главное – непафосна.
И помнящее «чудное мгновенье»
Пустое сердце вновь озарено
Твоей свечой, растаявшей давно.
Но что теперь
нам скажет вдохновенье:
Поэт, погрязший в славе иль грехах,
Уйдёт, а ты останешься в стихах.
Ещё одна особенность – поэзия насыщена размышлениями автора о судьбах и творениях классиков великой русской литературы (Пушкин, Лермонтов, Есенин, Блок, Маяковский) и современников самого Магомеда – Ю. Кузнецова, Н. Рубцова, В. Соколова, с которыми он дружил, многому у них научился, и их уход для него – незаживающая рана.
Магомед Ахмедов безошибочно разбирается в тенденциях и нюансах современного литературного процесса. И при этом сохраняет собственное лицо. Будь жив сегодня Расул Гамзатов, он бы сказал: «Магомед на собственном коне – у собственных ворот».
Магомед Ахмедов и Татьяна Доронина на презентации его книги