В знаменитом Доме литераторов, который российские писатели, при всём по его адресу злоязычии, привыкли считать родным домом, с некоторых пор функционирует клубный ресторан. Уже не писательский, а, скажем так, общебогемный, куда писателям, впрочем, вход отнюдь не заказан. Писателей, однако, там практически не встретишь. Не по каким-то особо принципиальным соображениям, а в силу самых заурядных материальных обстоятельств. Подавляющему числу нынешних литераторов, в том числе и широко известных в стране, этот ресторан в Доме литераторов элементарно не по карману.
По карману он деятелям культуры несколько иного свойства, более востребованного современным обществом. Проще говоря, телевидения и шоу-бизнеса. Они и составляют круг его завсегдатаев. Не подумайте, однако, что сочинителей совсем уж лишили в родном доме приюта. Для них в подвале оборудован демократический буфет, своего рода столовая для бедных, невзрачная, но приличная. Так что все легендарные поэтические витийства, споры и душевные признания («Ты – гений, старик!») происходят именно там.
Соответственно негласной сегрегации работает и гардероб знаменитого дома. В одной его части радушно привечают клиентов ресторана. В другой – со снисходительным презрением обслуживают прозаиков и поэтов.
Стоя в вестибюле неподалёку от парадных дверей литературного дома, вы безошибочно с первого взгляда определите, к какому клану отечественной культуры принадлежат вошедшие: направо идут вальяжные, дородные шоумены, ведущие разнообразных викторин и лотерей, налево – потёртые и побитые жизнью создатели романов, драм и поэм.
Поверьте, эта жанровая картинка нарисована мною не затем, чтобы в очередной раз посетовать на социальное расслоение и на печальную участь обедневших мастеров слова. То есть речь действительно пойдёт об их изменившейся участи, но не в сугубо житейском, а высшем, идеальном, сущностном смысле слова.
Нужны ли кому-нибудь писатели в современном мире? И кто они, собственно, такие – служители некоего жизненного культа, носители некоей неизменной функции осознавать и запечатлевать окружающую реальность или же шуты гороховые, городские сумасшедшие, неизвестно за какие заслуги требующие, чтобы практический мир им внимал и оказывал поддержку?
Тут недавно один молодой автор, выдвинувшийся в силу авторского успеха в телеведущие, высказался в том смысле, что писатель в его понимании – это такой же, как и все прочие, поставщик требуемого на рынке товара и нечего ему заноситься в гибельные выси таких неопределённых и неконкретных понятий, как своя особая миссия и своё особое предназначение.
Мне ясны корни такого понимания. Модный автор по роду основных занятий бизнесмен, в книгах своих он описывает знакомую среду, не претендуя при этом ни на обобщения, ни на прорыв в какие-либо области сомнений и нравственных исканий. Подозреваю, что и чисто писательские терзания, вечная неуверенность, недовольство собой, маета по поводу того, что мысль, как говорил Достоевский, не пошла в слова, ему не слишком знакомы. Ибо, если бы знакомы были, он наверняка хранил бы в душе кое-какое сознание, что занятие это всё же не совсем такое, как все прочие, что есть в нём некий оттенок если не избранности, то именно особого призвания.
Я готов согласиться с автором бестселлеров в том отношении, что высокопарное миссионерство для современной литературы – несколько устаревший тип сознания. Более того, знаменитая гумилёвская ирония по поводу стремления некоторых писателей «пасти народы» представляется мне как никогда актуальной. (Хотя нельзя не признать, что отдельные авторы по уровню дарования и по силе внутренней убеждённости имеют на это право.)
Однако схожесть вкусов не означает совпадения во взглядах. А потому взгляд на писательство как на самое заурядное кустарное производство, по моему мнению, отдаёт равнодушной и циничной профанацией.
Я понимаю, что двадцать лет назад на пороге рынка, который представлялся абсолютным торжеством справедливости во всех пространствах и сферах, такая точка зрения прельщала своим прогрессивным радикализмом. Но теперь, на своей шкуре убедившись, что сам по себе рынок без берегов покровительствует лишь холодным сапожникам от сочинительства, я всё больше склоняюсь к мысли, что вопреки всем передовым рыночным реформам, не боясь прослыть приверженцем советского агитпропа, необходимо отстаивать первородное достоинство писательского дела. То есть его независимость от примитивного рыночного расчёта.
Уверен, что в последние годы почти каждому пишущему доводилось слышать от родных и близких такие благожелательные советы: чего, мол, ты дурью мучаешься, страдаешь по былому признанию и заработкам, смастырил бы что-нибудь крутое, в криминальном либо эротическом жанре, и, глядишь, воротил бы и заработки, и признание.
Не сомневаюсь, что и в былые рыночные времена, лет этак сто пятьдесят назад, родственники и приятели давали сочинителям аналогичные напутствия: что же ты, друг сердечный, с хлеба на квас перебиваешься, сотворил бы что-нибудь позабористее про разбойника Чуркина либо про парижский демимонд в манере Поля де Кока, – глядишь, и поправил бы свои прискорбные обстоятельства.
Рассуждения с торговой точки зрения весьма дельные: лови момент, производи продукцию в соответствии с запросами рынка. Кто-то, может, к ним и прислушивался. Но где-то в чеченской сакле совсем по другому поводу скрипел пером опальный армейский поручик. И в призрачном мороке белых ночей вовсе не ради этого изводил бумагу припадочный питерский бедняк. И московский студент, маскирующий кашель насмешками, склонившись над рукописью, пренебрегал этими пожеланиями.
Их вела иная цель, может, порой и не противоречащая расчёту, но в тысячу раз его превосходящая, потаённая, заветная, – если и не потрясти мир, то по крайней мере раскрыть ему глаза, поведать ему нечто такое, что, кроме тебя, не знает на свете никто.
Не сомневаюсь, что и теперь где-нибудь в деревенской глуши, в обречённой на снос хрущобе, а может, чем чёрт не шутит, и на рублёвской даче корпит за компьютером наш неведомый современник, одержимый тою же самой целью.
Сказать то, чего никому другому невозможно передоверить.
Иосиф Бродский, словно невзначай, сформулировал однажды истину, непреложную для литераторов всех времён и направлений. Главное – это величие замысла.
Современные издатели и выпестованные ими поставщики модного товара, похоже, не очень в это верят. Потому, наверное, и не отмечено время рыночных свобод никакими художественными потрясениями и открытиями.
Отдельных писателей нетрудно, конечно, содержать в подвале. Но с литературой, хочется верить, так не получится.
Точка зрения авторов колонки может не совпадать с позицией редакции