Тем паче не хотел я писать, когда узнал, что сценарист фильма – Э. Володарский, соавтор «Штрафбата», о котором, между прочим, я неласково писал в «ЛГ». Но позже в «Российской газете» прочитал ответ исполнителя главной роли Сергея Стрельникова журналистке Сусанне Альпериной. Она призналась ему, что при имени Чапаева ей всегда становится «сразу смешно» – ведь столько анекдотов! Артист сказал: «Героем анекдотов Чапаев стал благодаря артисту Бабочкину. Не Чапаев стал героем анекдотов, а образ, который создал Бабочкин...
Из такого бесцеремонного заявления совершенно ясно, что человек не понимает ни то время, что показано в фильме братьев Васильевых, ни то, когда фильм смотрел советский народ. Да и понимает ли, что такое актёрское искусство и искусство вообще? Просто загадочно, как взрослый человек, работающий в кино, может думает, что в ноябре 1934 года и стар и мал буквально ломились в кинотеатры полюбоваться на анекдот, на пародию героя Гражданской войны. А летом и осенью 41-го года я помню на улицах Москвы «Окна ТАСС». Одно из них было с текстом Маршака:
Бьёмся мы здорово,
Рубим отчаянно –
Внуки Суворова,
Дети Чапаева.
А в прямом смысле дети Чапаева – это младший сын Аркадий, лётчик, погиб в 1939 году при испытании нового самолёта; старший сын Александр, капитан, дрался с немцами здорово и отчаянно и под Москвой, и подо Ржевом, и под Воронежем, и в знаменитом сражении под Прохоровкой. Дослужился до генерала. А 25-я Чапаевская дивизия вся легла костьми при обороне Севастополя...
В первый раз я смотрел «Чапаева» тогда же, в ноябре 34-го года, с отцом в кинотеатре «Третий Интернационал», что был на Бакунинской, второй раз с приятелями – в «Орионе» на Преображенке, третий раз – в «Колизее»... Тогда рассказывали о мальчишке, который смотрел фильм раз десять в надежде, что Василий Иванович не утонет, спасётся, и каждый раз, выходя, он плакал и твердил: «Неправда! Чапаев выплыл, он жив!» И снова шёл в кассу за билетом... Весь фильм, как «Горе от ума» Грибоедова, разошёлся на «крылатые слова», мы к месту и не к месту повторяли реплики его персонажей: «Тихо, граждане! Чапай думать будет». (Петька)... «На всё, что вы тут говорили, надо наплевать и забыть» (Чапаев)... «Александр Македонский великий полководец, но зачем же стулья ломать?» (Комиссар)... «Белые придут – грабять, красные... тоже беруть» (мужик, которого играл Борис Чирков)... «Врёшь, не возьмёшь!» (Чапаев)...
Роль Чапаева стала роковой в актёрской судьбе Бориса Бабочкина. Он после фильма прожил больше сорока лет, на сцене Малого театра сыграл много ролей, получил три Сталинских премии, стал Героем Социалистического Труда, но для зрителей, помнивших его Чапаева, он «не смотрелся»: для них во всех его ролях, в голосе, в жестах, в походке проступал тот великий образ, заслоняя другие, словно человек родился для той единственной роли. Вот уж поистине:
Когда строку диктует чувство,
Оно на сцену шлёт раба,
И тут кончается искусство,
И дышат почва и судьба.
А чем будет его Чапай для Стрельникова? Ничем. Отряхнётся и пойдёт дальше. Вот сразу после окончания фильма пошёл на передачу «Вечерний Ургант» со всей её махровой прелестью. И отмачивал там, и выкаблучивал.
В одной газете я прочитал: «Наутро после завершения сериала С. Стрельников, блестяще сыгравший Чапаева, проснулся знаменитым». Товарищ путает: это было с Борисом Бабочкиным. А Чапай–Стрельников вполне уместится между Есениным–Безруковым и Жуковым–Балуевым. «Не то страшно, что умрёшь, – сказал Валентин Гафт, – а то, что после смерти тебя сыграет Безруков». А разве Чапаеву теперь не страшно?
Что же касается анекдотов о Чапаеве, то прав В. Кожемяко в «Правде»: «Никто меня не убедит, что это было «просто так», а не умышленная диверсия». Задолго до этого «просто так» от непомерной игривости Ильф и Петров пустили в шутейский оборот «детей лейтенанта Шмидта». Над чем потешались! Над памятью человека, который поднял восстание против деспотизма. Пастернак написал о нём поэму, которую ныне не переиздают. Там на суде он произносит речь, подобную речи приговорённого к смерти Александра Ульянова. Тот в последнем слове сказал: «Среди русского народа всегда найдётся десяток людей, которые настолько преданы своим идеям и настолько горячо чувствуют несчастье своей родины, что для них не составляет жертвы умереть за своё дело. Таких людей нельзя запугать». Это было в 1887 году. А у Пастернака лейтенант Шмидт, тоже приговорённый к смерти, сказал:
Я тридцать лет вынашивал
Любовь к родному краю,
И снисхожденья вашего
Не жду и не теряю.
И вот хохмочка: дети лейтенанта Шмидта... И кому нужно, тут же сообразили, что это сильнейший способ профанации истории, дегероизации бесстрашных борцов за народ, и с далеко продуманным расчётом они стали усердно плодить анекдоты о Чапаеве, потом – даже о Зое Космодемьянской, об Александре Матросове...
И все эти анекдотики были лишь одним, но в силу своей доходчивости и массовости, может быть, самым эффективным средством разложения общества. Видя, что руководство страны этому не препятствует, даже поощряет, прожорливая орда набросилась и на историю Великой Отечественной войны, на Сталина и Жукова – те же Радзинский и Сванидзе, Познер и Млечин, Правдюк и Пивоваров...
На Западе никогда и не посмели бы клеветать на Красную армию и нашу Победу, если бы не увидели, что этим с самых высоких трибун занимаются в самой России, а власть не только не пресекает это, а способствует, поощряет премиями, орденами, этими самыми трибунами... Ну не воспользоваться такой небывалой в мировой истории ситуацией было бы грех, и они пустились во все тяжкие вплоть до сокрушения памятников советским воинам, уподобления коммунизма фашизму, Сталина – Гитлеру, а освобождение от фашизма представили оккупацией. Скоро предъявят требование платить контрибуцию всем освобождённым странам, включая Германию.
Стрельников заявил: «То, что мы рассказываем, очень близко к исторической правде». Вам лучше не трогать бы даже бытовую, житейскую правду. У вас солдаты бегут в штыковую атаку с вещмешками на горбу, чем-то набитыми под завязку. У вас честь отдают левой рукой. У вас, выслушав приказание или вопрос, солдат говорит не «Есть!», не «Так точно!» или «Никак нет!», а вякает: «Понял!» У вас на бесчисленных застольях и гулянках самогон – белый, как молоко, а он, если первач, – как слеза ребёнка. У вас и сам Чапаев напивается до чёртиков, а он вовсе и не пил. У вас человек упал с самого купола церкви и даже рубаху не порвал. Неужто во всей вашей съёмочной группе никто в армии не служил? Неужто никто самогон не пил? Ну, генерация...
А об исторической правде фильма говорил Э. Володарский: «Чапаев был совсем не таким человеком, каким мы представляем его по образу, созданному гениальным артистом Бабочкиным. От Чапаева ушла жена, и он воспитывал двоих детей. С 17 лет начал работать плотником, у него было два брата, он был верующим...» А что, у Васильевых всё это отрицается? Боже милостивый, да как не понимать, что у вас же с ними совершенно разные задачи: они стремились создать образ народного полководца и взяли вершину его жизни, куда не помещались ни жена, ни дети, ни братья, они показали главное в его биографии – участие в Гражданской войне; вы же задумали дать почти всё его житие от юности до смерти.
Николаю Губенко не так давно предлагали сыграть роль маршала Жукова. Сулили огромный гонорар. Он прочитал сценарий и отказался: «Меня не интересует, с кем сожительствовал маршал. Он велик не этим». А фильм появился. Ему подошло бы заглавие «Победы маршала Жукова на 1-м Бабарусском фронте». Изобразил героя универсальный А. Балуев.
«Никакой Анки-пулемётчицы не было, – писал дальше знаток истории Володарский, – а была жена комиссара Фурманова, с которой у Чапаева начались шашни». Да, была у Фурманова жена Анна Никитична, урождённая Стешенко. Говорят, был и роман у начдива с ней. Кто без греха! Но поверить в это трудно хотя бы потому, что, узнав о гибели Чапаева, находившийся тогда уже на Туркестанском фронте Фурманов записал в дневник: «О чём бы я ни думал, – встаёт вдруг любимый образ Чапая, все мысли бледнеют перед этим дорогим образом». И это о соблазнителе своей жены? Назовите второй такой случай во всей мировой литературе. Но Володарский без «шашней» и тому подобных вещей не мог.
И ведь до чего довели эту сомнительную версию в фильме! Комиссар во время боя стреляет в спину Чапаеву. Знал я один такой случай на фронте, даже в моей родной роте. До сих пор и фамилии помню: стрелявший – Лавров, а убитый – Поликарпов. Я рассказал об этом диком случае в книге фронтовых воспоминаний «Я посетил сей мир». Лаврова по приговору трибунала расстреляли перед строем. Должны бы расстрелять и их Фурманова.
Но никакого выстрела в спину, конечно, не было, это выдумка Володарского для оживляжа. Фурманова просто перевели на Туркестанский фронт. А если семейная драма и была, то она как-то разрешилась. В 1923 году Дмитрий Фурманов написал книгу о Чапаеве как о герое и прекрасном человеке. В 1926 году он умер. А вдова-то его Анна Никитична как раз и написала сценарий великого фильма.
Михаил Веллер, неутомимый интеллектуал второй свежести, тоже на страже исторической правды. Пишет, что Чапаев – «одна из дымовых шашек нашей фальсифицированной истории... продукт кино, к которому прилагается два тома анекдотов». Не соображает, зачем же историю сфальсифицировать, а потом продукт своего сизифова труда прятать за дымовой завесой. Наоборот, надо над ним разогнать все тучки, дымки и туманчики.
И вот что мы видим у Володарского и Щербины. Петька притащил на плечах вдрабадан пьяного Чапаева в избу. И потом разговор. «Василий Иваныч, ты полведра водки выпить можешь?» – «Могу». – «А три четверти?» – «Тоже могу». – «Ну а целое ведро?» – «Нет, Петька, не могу. Это под силу только товарищу Ленину». И такую пародию, глумление над классикой критик патриотической газеты не видит.
У Васильевых нет портретов Ленина, но однажды он упоминается. Кто-то из местных крестьян спрашивает на митинге Чапаева, за какой он Интернационал – за Второй или Третий. Он морщит лоб, чешет затылок – откуда ему это знать! Но вдруг спрашивает комиссара: «А за какой Ленин? За Третий? Ну и я за Третий!» А у Володарского он то и дело произносит речи, как поднаторевший грамотей-агитатор: «Нельзя победить народ, который встал с колен и борется за своё счастье и свободу» и т.д. Да это язык Сванидзе.
Критик ликует: «Произошло чудо! Чапаев вернулся... Верность правде факта, правде события неизбежно сближает два произведения и двух исполнителей роли Чапаева – великого Бориса Бабочкина и Сергея Стрельникова, чья звезда только что взошла». Ну, если считать, что от великого до смешного только один шаг... Но мы-то слышали, что эта «звезда» говорила о великом Бабочкине.
В новом сочинении критик усмотрел «цитаты из знаменитой ленты». Это какие же? А вот: «Снова строчит пулемёт Чапаева...» Да он в любом фильме о войне строчит. «Снова звучит песня «Чёрный ворон». Пардон, но там – о Ермаке («Ревела буря, дождь шумел..»), и эта песня, которую чапаевцы поют в Лбищенске в роковую ночь 5 сентября 1919 года, имела страшный пророческий смысл:
И пала, грозная в боях,
Не обнажив мечей, дружина...
Она рождала тревогу, опасение, боль в сердцах зрителей.
Не вернулся Чапаев, а приволокли его, как пленного, и заставили под пыткой проклясть то, чему служил подлинный Чапаев.