Дар напрасный,
дар случайный,
Жизнь, зачем
ты мне дана?..
Александр Пушкин
Мы живём в случайном, непредсказуемом мире, в основе которого – хаос, бездна. А потому часто чувствуем: всё может быть.
Кто-то даже сформулировал афоризм: нет ничего такого, чего в России не могло бы случиться.
Не потому ли столь популярным у нас в молодёжной среде стало направление современной молодёжной культуры Black metal, пришедшее в Россию и провозгласившее: «Триумф Хаоса – вот наша цель». Хаос тут считается очищающим и порождающим началом.
«По обрыву, по-над пропастью, по самому по краю», – пел когда-то Владимир Высоцкий. И жил, как пел. И это ощущение – постоянного существования на краю, над бездной, всю жизнь – в пограничной ситуации, на грани срыва и смерти, – для посттрадиционалистского сознания русского человека было типично.
Эта тема – из центральных, например, у Тютчева, который писал:
И бездна нам обнажена
С своими страхами и мглами,
И нет преград
меж ей и нами:
Вот отчего
нам ночь страшна.
Тогда ночь ещё символизировала собой власть тёмных сил, смерть, дионисийское начало, пропасть, в которую человек боится сорваться из мира смыслов, красоты и добра.
Конечно, был и Пушкин, которого называли «солнечным». Но даже у него есть строки, пронизанные ужасным ощущением абсолютной безосновности бытия:
Дар напрасный,
дар случайный,
Жизнь, зачем
ты мне дана?..
Традиционному человеку старой России было гораздо легче. «Господь управит», – говорил он в тяжёлых и непредсказуемых ситуациях. Но зачем Он так управляет и управляет ли вообще, и не есть ли чаемая вечность «баня с пауками» – над этим рефлексировали интеллигенция и великая русская литература. На уровне же чувствования схожие вопросы терзали и простых людей – достаточно почитать того же Лескова.
Западноевропейский человек живёт в ощущении надёжности, прочности, правильности, законосообразности мира. А раз этот мир устроен гарантированно правильно, то и воровать не стоит, как и идти на красный свет светофора даже на совершенно пустой улице, налоги хорошо платить в срок, собирая в стопочку все чеки и гарантийные талоны. Мир для европейца – это космос, организованность, порядок.
Тут мы, заметьте, не обсуждаем, каков мир на самом деле. Мы обсуждаем картину мира.
Как поступает человек, живущий в таком мире? Европеец стремится поддерживать этот правильный мир, правильно в него встроиться. Разумеется, речь идёт о массовом человеке, психологии нации. И на Западе есть бунтари разного рода – от клошаров до идеологов мировой революции, но там они – маргиналы, их немного и они не оказывают существенного влияния на массовые настроения. Лет в двадцать пять металлисты и панки снимают свои заклёпки, расчёсывают «ирокезы» и становятся простыми обывателями. Мироощущение покоя, довольства, того, что прежде у нас называли «буржуазной сытостью», бюргерским образом жизни.
В русском мире иные законы. Перед человеком, ощущающим мир подвешенным на волоске, – небогатая альтернатива.
Один путь – постоянно балансировать на краю, срываясь в крайности, которыми так известен русский характер. От самоотверженного служения государству, культа власти – к анархии, от свободолюбия – к рабству. От стремления быть личностью – к погружению в безличную коллективность, от терпеливости безмерной – к беспощадному (и бессмысленному) бунту.
Стремление переделать мир, такой мир, чтобы сделать его наконец надёжным и устойчивым, – вечная забота русского революционера.
Это, на мой взгляд, основа российского менталитета. Все остальные черты русского умостроя производны от неё.
Как Пётр I ломал Россию через колено, так и большевики пытались модернизировать страну на манер Нового времени – и частично преуспели. Парадокс эпохи: при тоталитарном государстве, в условиях массовых репрессий страна из аграрной превратилась в индустриальную, и человек действительно, а не только в пропагандистских лозунгах мог почувствовать твёрдую почву под ногами, а себя – свободным, «вольно дышащим». История Золушки нередко становилась реальной биографией. Мой отец из украинской семьи батраков получил образование и стал московским профессором. И таких судеб было много.
Этот путь и в самом деле был открыт. «От Москвы до самых до окраин, с южных гор до северных морей человек проходит как хозяин необъятной Родины своей…» Сколько ни издевались в постсоветскую эпоху над этими словами, но ведь они и вправду были ощущением миллионов. Не одному человеку казалось, что топь и хлябь под ногами твердеют, а завтрашний день становился всё более предсказуемым. Пресловутый «застой» был застоем на этом пути, когда дорогу повернули в такую топь, которая не представлялась даже самым наиреволюционнейшим диссидентам.
За последние годы всё переменилось коренным образом. Возникла массовая расколотость русского общества по ментальным признакам. Люди прежней формации ещё острее почувствовали случайность мира, в котором оказались теперь. Когда мало что зависит от образованности, упорства, целеустремлённости, а большей частью – от самых брутальных вещей: денег, связей, гонора, наглости, готовности переступать все табу, обычных в цивилизованном обществе. И, конечно, от случая.
Огромное большинство российского народа попало в ситуацию многолетнего хронического стресса, который по своим последствиям для физического, психического и нравственного здоровья нации куда пагубнее, чем стресс разовый, острый. Часть населения выпала в минусовую область пассионарности, как сказал был Л. Гумилёв.
Теперь это состояние подвешенности на краю пропасти называется выживанием. И революционные настроения накаляются. Зреют и бунтарские настроения в среде обездоленной молодёжи с её жаждой социальной справедливости и с её же невежеством, дикостью, ксенофобией, легко прибегающей к насилию – вплоть до убийств. И поют наши молодые: «Гляди на мир в прицел и нападай!» (группа F.P.G., Нижний Новгород, альбом «Гонщики», 2002).
Есть и другая часть населения, по разным причинам оказавшаяся вполне относительно материально обеспеченной. Как это ни банально, сытый голодного действительно не разумеет. Эти новые сытые теперь убеждены, что настала социальная справедливость, бедные бедны из-за своей лени, несчастные несчастны по своей вине, а вообще мир прекрасен и правильно устроен. Нормальным миром для них стал мир аномии – отсутствия цивилизованных норм. Они с уверенностью смотрят в будущее, отгораживаясь от реальности стенами благополучных офисов, армией секьюрити и крепостными валами вокруг своих коттеджных посёлков. На вопрос о добре и зле они отвечают, что всё относительно: что хорошо для меня, плохо для другого, и отстаньте с вашим добром и злом.
Обнаружилась в пределах отечества чудовищная рожа индивидуализма, притом не цивилизованного, а варварского: я и мои шкурные интересы – выше любых норм морали, закона, родины, Бога. Пришёл Торжествующий Хам, которого Мережковский сто лет назад предчувствовал и называл Хамом Грядущим.
Грядущее – грянуло. Так где же мы теперь живём?