Игорь Владимирович Чиннов (1909–1996), столетие со дня рождения которого исполняется в эти дни, принадлежал к младшему поколению дворянской эмиграции. В революцию их семья, скрываясь от большевиков, бежала с Белой армией на юг России, а после установления в Латвии буржуазной республики вернулась в Ригу, где Чиннов окончил университет и где начал писать стихи. В 1930-е годы он даже напечатал кое-что в парижском эмигрантском журнале «Числа». А потом началась война, и Чиннова угнали на работы в Германию, в трудовой лагерь. По окончании войны американские солдаты перевезли заключённых лагеря во Францию. Так Чиннов оказался в Париже. Из Парижа, где он бедствовал почти десять лет (эмигранту было невозможно найти постоянную работу), Чиннов переехал в Мюнхен: ему предложили место редактора отдела новостей на только что созданной радиостанции «Свобода». А ещё через десять лет, в 1962 году, уехал в США и стал профессором русского языка и литературы.
Как поэт Игорь Чиннов сформировался в послевоенном Париже. Там вышла и его первая книга «Монолог», которая сразу привлекла внимание всей пишущей братии. Эмиграция отметила появление нового таланта. Георгий Иванов написал, что и одной такой книги достаточно, чтобы имя поэта осталось в русской литературе. Сергей Маковский, бывший редактор знаменитого «Аполлона», известный как человек с безупречным вкусом, напечатал хвалебную статью о поэзии Игоря Чиннова. А блистательный Георгий Адамович, самый оригинальный из критиков, в своей статье о Чиннове сравнил стихи Чиннова со стихами Маяковского.
Мало о ком из поэтов в эмиграции написано столько рецензий, как о Чиннове, – более ста. Вейдле в статье о Чиннове сказал, что его «Монолог» – это монолог приговорённого к смерти. Тема обострённого восприятия красоты земной жизни и протеста против её несправедливой скоротечности так и осталась главной в творчестве Чиннова. Только если в Париже он говорил об этом в поэтике «парижской ноты» – сдержанно, немногословно, – как и писали приверженцы литературного направления, возглавляемого Адамовичем, то в дальнейшем Чиннов от «парижской ноты» отошёл, и его стихи становились всё более яркими, образными:
Облака облачаются
В золотое руно.
Широко разливается
Золотое вино.
Это бал небожителей,
Фестиваль, карнавал,
И доходит до зрителей,
Как скрипач заиграл.
И две бабочки поздние
У гнилого ствола
Словно крошки амброзии
С золотого стола.
А подсолнух нечаянный
У садовых ворот –
Точно райской окраиной
Рыжий ангел идёт.
В Европе и США у Чиннова вышло восемь книг стихов, он печатался во многих эмигрантских газетах и журналах. Дожив до перестройки, он успел увидеть свои публикации и в России. Некоторые стихи Чиннова есть в сборнике, составленном на основании его архива. Архив Чиннова – один из самых крупных эмигрантских архивов в России. По завещанию поэта он передан в ОР ИМЛИ РАН (фонд 614).
Напечатанные ниже гротески не увидели свет ни при жизни автора, ни в посмертных изданиях. Они сохранились в личном архиве поэта, затерявшись в бумагах, и публикуются впервые.
МИНИ-ГРОТЕСКИ
* * *
Жизненную мелочишку
Я растратил, растерял.
Побежал, свистя, вприпрыжку
На обугленный вокзал.
Не храни, ни-ни, не надо.
Бумажонки не гранит.
Был пожар, теперь прохлада,
Ветер пепел шевелит.
* * *
Ты проходишь
сквозь миллионы молчаний,
сквозь неясные тени
миллионов людей, проходивших
по этой неведомой улице
когда-то недавно
или довольно давно.
* * *
Ничего уже не хочется,
Впрочем, хочется: покоя.
Трудно вспомнить имя-отчество
Нелюбимого героя.
И кажется правдой, что этим краем
Правят злодеи,
И мы напрасно их умоляем
Быть подобрее.
* * *
Кролик приближается к удаву,
Возбуждает аппетит.
Он сейчас, мой беленький, на славу
Аппетит тот удовлетворит.
* * *
Его призвали всеблагие,
Как собеседника на пир.
Ф. Тютчев
Всеблагие развлекаются –
Помнишь, Тютчев говорил.
Только – собеседник мается:
Видно, пир ему не мил.
* * *
Я прохлаждаюсь в тени
развесистой клюквы,
В воздухе пишу три непристойных буквы
И понемногу, к сожалению, умираю.
Чего и вам, чего и вам пожелаю.
* * *
За грехи, грешки и грешочки
По головке нас не погладят.
Захватите плакать платочки
(Никаких платочков не хватит!).
* * *
Переезд на кладбище –
это всего лишь перемена адреса.
И не о чем, и незачем, и не с кем…
Прозрачный день уже не столь прозрачен.
Не дорожу я маленьким довеском
К прошедшим дням – удачам, неудачам.
Душа, простись, расшаркайся любезно.
Нас ждёт, увы, не бенефис, а бездна.
Уже недолго ждать до переезда.
И спорить – грустно, скучно, бесполезно.
* * *
Недавно дал в газету объявление:
«Внимание! Внимание! Внимание!
Меняю вечное упокоение
На вечное земное упоение».
И что же? Никакого предложения!
* * *
Сомневаюсь в добродетели,
Поживаю кое-как.
Голубые благодетели
Улетели в жёлтый мрак.
Улетели, не заметили,
Уронили четвертак.
Точно белые лунатики
С крыши ангелы глядят:
акробатики.
* * *
То, что жизнью называется
(И от смерти отличается),
Понемногу распадается,
Рассыпается.
Впрочем, есть остаток вечера.
Значит, обижаться нечего.
Развлеченье обеспечено
(До полтретьего).
Над весёлым заведением
Небо сумрачным видением.
Девы-розы… Надо денег им,
Нежным девочкам.
* * *
Дорогая судьба, почему ты хамишь?
Отчего ты опять нахамила?
И напрасно ты ржёшь,
как гнедая кобыла.
Перестань, не хами, mon amie.
* * *
Вопросительным знаком висит попугай,
Задавая нелепый вопрос:
Ты зачем здесь? – Молчи, не кричи,
не ругай,
Меня попросту ветер занёс.