До середины ХIХ века история российская в гражданских памятниках отражалась нечасто. Чаще всего памятниками служили храмы, монастыри, часовни, кресты. И собор Покрова Пресвятой Богородицы на Рву возводился зодчими Бармой и Постником Яковлевым как памятник взятия Казани войсками Ивана Грозного. Храмом Василия Блаженного народ прозвал его позже, после 1588 года, когда над захоронением святого была возведена десятая церковь. 450 лет для храма – срок немалый, особенно в нашей стране. В историю его вплетены не только эпохальные события, но и скромные воспоминания людей, посвятивших ему часть собственной жизни.
Можно ли потрогать купола храма, не будучи мастером-кровельщиком? В молодости мне представилась такая возможность, когда на некоторых куполах храма меняли кровлю. Помню необъяснимое чувство, с которым прикасался к странно мягкому, легко гнущемуся, подъеденному ржавчиной железу, аккуратно сложенному возле храма. Его грузили на особые машины, тщательно, не оставляя ни кусочка: раритет, железо XVII столетия. Увозили в лабораторию – исследовать состав, выявлять возможную технологию обработки, в том числе и антикоррозийную, позволившую выдержать более чем трёхвековое воздействие солнца, воздуха и воды, которые, как известно, лучшие друзья человека, но не железа.
Белый камень облицовки фундамента тоже меняли. С интересом наблюдал я древнюю технологию обработки белого камня, привезённого из тех же мест, что и 450 лет назад, чтобы со временем не возникло различия в цвете и фактуре. Бригадир каменщиков, проникшись ко мне симпатией, доверил опробовать старинное ремесло на простейшей операции выравнивания плоскости камня. Работа моя ему понравилась: «Д-давай с-с н-нами на л-лето, триста в м-месяц г-гарантирую…» Мне хоть и платили всего шестьдесят, но бросать постоянную работу и прерывать стаж было не с руки: студент-вечерник истфака, работавший в храме обычным уборщиком, имел время и для учёбы, и для отдыха: с утра отстрелялся до открытия музея – и свободен. Хотя на самом деле уходил я гораздо позже законных десяти утра: столько интересного в соборе для будущего историка.
У художников-реставраторов тоже были свои технологии и секреты, которых от меня никто не скрывал. Вспоминаются просветлевшие лики и небеса недавних «чёрных досок», заклеиваемые папиросной бумагой на рыбьем клею для укрепления красочного слоя. Бумагу приглаживали детским игрушечным утюжком, нагретым в кипятке. Мастера жаловались: теперь металлического утюжка не достать, игрушки всё больше пластмассовые, а заменить металлический – нечем, по иконе другим не поплаваешь. Они и пробовать не предлагали, и в артель не приглашали – работа требует высочайшей квалификации. Утешался тем, что работа уборщиком в храме сродни реставраторской.
Прихожу раньше всех. У дежурного милиционера беру огромный, сантиметров 40–50 ключ от собора и маленький – от навесного замка с вложенной в него бумажкой с оттиском специальной печати. Проверяю целостность бумажки и наличие печати, после чего отпираю замок. Затем большим ключом с известным усилием отпираю старинную металлическую дверь и в служебном помещении на ощупь набираю номер телефона пульта охраны. Переодеваюсь – и бегом под северное крыльцо, где стоят два ларя – с мётлами и с опилками. Набив два ведра опилками, бегу заливать их горячей водой (это в тёплое время года). Перемешав опилки руками, поднимаюсь в верхний ярус, куда снаружи ведут ступени парадных крылец, служащие экскурсантам выходом из музея. А я попадаю наверх по тайной лестнице в стене центрального храма с высоченными, сантиметров по тридцать ступенями. Лестница узкая и крутая, но знакомая до малой щербинки, потому что взбегал и низвергался по ней тысячи раз, порой и в темноте, ни разу не споткнувшись.
Технология «реставрации» чистоты проста. Влажные опилки равномерно распределяешь по белым камням, кое-где чередующихся с красным кирпичом, втираешь опилки шваброй в пол, потом – по венику в каждую руку – и метёшь. Всю территорию чистишь за два дня. Первозданная чистота в затоптанность превращается обычно за три-четыре дня в зависимости от погоды – наплыв туристов всегда велик.
Летним утром в выметенном храме светло, торжественно, чисто и празднично. Зимой, после нескольких морозных дней, когда собор промерзает так, что на улице кажется теплее, чем внутри, операция «зачистки» проводится снегом, который вычищает храм ярче и качественнее опилок. Пыль с подоконников галереи протираю тряпкой, протискиваясь сквозь узенькие проходы между стеной и восемью малыми церквями – от площадки к площадке. Проходы – чуть просторнее ширины ступни, сегодня они от активных туристов закрыты лёгкими деревянными решётками. В моё время туда забирались все желающие: взрослые втискивались бочком, ребятня – бегом и с воплями.
В санитарные дни – генеральная уборка, в которой участвует весь коллектив. В такие дни открывается доступ в места, обычно недоступные и нам. Несколько раз попадал на обзорную галерею почти на уровне куполов малых церквей. Изумительный вид на Красную площадь и окрестности с точки более высокой, чем та, над северным крыльцом, с которой телеоператоры показывают парад, допустив однажды и меня взглянуть на экран монитора…
Сегодня интерьеры собора выглядят незнакомыми – раскрыто захоронение святого Василия Блаженного, скрытое в моё время стеной, есть и другие изменения. Личные воспоминания переходят в разряд «исторических» событий, о которых не пишут в путеводителях.