Рынок театрально-зрелищных услуг – кажется, как-то так это теперь именуется согласно новым подзаконным актам – у нас в столице крайне насыщен и разнообразен. И с каждым сезоном он всё интенсивнее по этой части развивается, становится способен удовлетворять всё большему количеству самых прихотливых вкусов. Если мы посмотрим на сводную московскую афишу, то – бог ты мой! – чего мы там только не увидим! Каких только – самых неожиданных – названий не встретим! Кого только в качестве авторов не углядим!
Но даже на этом наипестрейшем фоне, когда вроде бы удивить бывалого театрала уже решительно ничем и никем невозможно, одна из последних инициатив Государственного учреждения культуры г. Москвы «Московский театр «Школа современной пьесы» определённо заставляет обратить на себя особое внимание. В нынешнем году репертуар его пополнился спектаклем «Проститутка». А если быть совсем точным, то «Проститут(ка)». Где в качестве автора литературной основы фигурирует ни много ни мало Михаил Барщевский. Полномочный представитель правительства РФ в Конституционном суде РФ, Верховном суде и Высшем арбитражном суде РФ, действительный государственный советник 1-го класса, доктор юридических наук, профессор, академик Российской академии естественных наук, обладатель звания «Почётный адвокат», а кроме того: в прошлом – искушённый телезнаток, ныне же – плодовитый литератор. Какое ещё зрелищное учреждение культуры может похвалиться присутствием в своей афише имени столь высокого государственного мужа, да к тому же со столь хлёстким, априори кассовым названием?! В данном случае руководитель «Школы» Иосиф Райхельгауз явно уел всех своих многочисленных конкурентов – попробуйте-ка, сообразите что-нибудь более неожиданное и заманчивое…
У «Школы современной пьесы», при всех её несомненных достоинствах и очевидном лица необщим выраженьем, явно наблюдается некий внутренний конфликт между собственно наименованием и наполнением. Нет, в принципе к современной драматургии в здании на Неглинной относятся с интересом и вниманием, даже конкурс ежегодный проводят – «Действующие лица», но вот что касается основной деятельности театра – то как-то она здесь, за некоторыми исключениями, не вполне приживается. Есть ощущение, что Райхельгаузу куда приятнее припадать к живым родникам классического наследия: он то Чехова самыми разными, включая постмодернистские, способами интерпретирует, то, как вот совсем недавно, с «Горем от ума» в перекладе Вадима Жука затевает игру, то, на худой конец, затевает с актёрами нечто играемое «Своими словами» (шёл здесь такой спектакль, созданный без участия драматурга, а сейчас играется его сиквел). Мы вполне готовы были бы понять и принять весьма сдержанное отношение худрука к нынешней драматической литературе, в том случае если бы получили внятный художественный ответ на вопрос: чем же в таком случае привлёк его опус (даже не пьеса, а небольшой рассказ) полномочного представителя и почётного адвоката?
Произведение Михаила Барщевского, как и прочие его беллетристические вещи, которые довелось прочесть (конечно же, далеко не всё из написанного – шутка ли, шесть книг прозы за пять лет, это не считая обширной юридической библиографии), производит несколько странное впечатление. Это – как могло кому-то показаться из заглавия – ни в коем случае не эротика. Но и не бичевание социальных язв. Хотя некие робкие попытки и того, и другого в тексте порой проблёскивают. Но очень робкие. Перед нами род этакой нравоучительной зарисовки, физиологического (в историко-литературном смысле) очерка. Глеб, преуспевающий и слегка утомлённый жизнью телевизионный продюсер, что называется, «снимает» на дороге юную представительницу древнейшей профессии Катю. Но вместо того, чтобы заняться приятным делом, он принимается, не говоря дурного слова, буквально насиловать девушку неудобными вопросами и душеспасительными беседами. Для чего – не вполне понятно. Автор, правда, несколько раз старательно подчёркивает, что медиаворотила, дескать, таким вот способом самоутверждается – и это, по сути, единственная психологическая мотивировка, которой скуповатый автор наградил двоих своих героев. Ближе к финалу в рассказе начинают происходить вещи совсем уж невероятные. Сначала Глеб подвергает Катю суровому испытанию на вшивость: отправляет её разменять пятитысячную купюру, дабы расплатиться – нет, не за предложенный «минет с ласками», безусловно, а, согласно минимальной таксе из прейскуранта, за отнятое у представительницы секс-индустрии впустую время. Когда же она воочию демонстрирует ему свою щепетильность и порядочность в денежных вопросах, продюсер – не без достоевщинки в бэкграунде – берёт да и отваливает опешившей ночной бабочке десять тысяч денежных знаков США. Правда, берёт с неё при этом честное благородное слово, что оставит Катя свой неблаговидный промысел и поступит на юридический – благо несколько ранее Глеб узнал о затаённой мечте своей случайной спутницы: выучиться на прокурора, дабы прищучивать «ублюдков, которые девочкам жизнь портят». Глубоко потрясённая героиня уходит. Рассказ заканчивается.
В «Школе современной пьесы» столь благостным или по меньшей мере «открытым» финалом удовлетвориться не смогли. Здесь всё решено пожёстче. А именно: Катя спешит продемонстрировать неожиданный улов своим товаркам, после чего они все вместе, издавая радостно возбуждённые звуки, идут бухать. Что является сюжетным поворотом весьма эффектным, но, конечно же, ещё бо’льшая жизненная неправда и фальшь.
Нет, в жизни – кто бы спорил – случаются ситуации и позаковыристее, да и люди бывают самые удивительные, склонные к самым фраппирующим поступкам... Но дело-то в том, что и Михаил Барщевский пишет, и Иосиф Райхельгауз ставит именно про обычных людей и типические ситуации. Тому порукой и название сборника рассказов, откуда театр извлёк «Проститут(ку)» (правда, ещё без язвительных скобок). «Мы?? Мы!..» – таким количеством превосходящих число букв красноречивейших знаков препинания автор слишком явно подчёркивает, что именно про нас, про нас с вами он выражается, а не про каких-то там надуманных литературных гомункулусов. Да и постановочное решение, видимо, неспроста выполнено в довольно радикальных инновационных и технологических видах: почти на протяжении всего спектакля зрители смотрят не на актёров, которых фактически не видно, но на многочисленные мониторы, что – как это ни парадоксально, так уж, похоже, деформировались принципы восприятия современных потребителей культурных услуг – делает спектакль куда более «жизнеподобным».
…В небольшое по размерам фойе-гардероб «Школы современной пьесы» с трудом вписано массивное импортное авто, в салоне которого и происходит основная часть сценического действа. А начинается всё вообще в помещении театрального кафе ГУКа, откуда ведётся прямая трансляция смутных томлений духа во многом загадочного телевизионного деятеля Глеба. Надо сказать, что исполнитель этой роли Саид Багов – очень хороший артист, и он прилагает немало сил для того, чтобы хоть как-то «очеловечить» доставшегося ему оголённо «функционального» персонажа, склонного к противоестественным разговорам и каким-то болезненно импульсивным поступкам-жестам. У Багова даже получается некое подобие персонажа то ли хемингуэевского, то ли антониониевского толка – странного, харизматичного, разочарованного, «потерянного»... И всё бы да ничего, коли б не тексты, которые ему всё же приходится произносить – по большей части худосочные, маловразумительные и ничего образу не способные добавить. Театр, видимо, чувствуя существенные недостатки по этой части, уснащает речь героя всяческими забавными связующими с реальностью репризами и «домашними радостями» на злобу дня: так, то мы становимся свидетелями телефонного разговора (по громкой связи) со Львом Константиновичем Дуровым, которому наш продюсер не может в данный момент ничего предложить по причине кризиса, то слышим что-то не вполне лицеприятное про «Серёжу Безрукова», то внимаем коронной, без сомнения, фразе «Во всём виноват Чубайс!». Всё это очень мило, а порой даже и остроумно, но никоим образом не снимает главного вопроса: что же хотел сказать нам театр? Ну ведь не ради того, чтобы беззлобно (и не очень) подшутить над своими артистами, коллегами, друзьями и спонсорами, затеял Райхельгауз весь этот сыр-бор на скользкие темы? И уж тем более трудно предположить, что к произведению Барщевского успешный театр обратился исключительно ради того, чтобы продемонстрировать свои технические и финансовые возможности. Ибо и в первом, и тем более во втором случае можно было с лёгкостью найти куда более выигрышный материал.
А может быть, эту постановку, впрямую сближающую драматическое искусство с традицией перформанса и новыми визуальными искусствами, соорудили единственно с той целью, дабы продемонстрировать новые возможности организации сценического пространства в помещении «Школы современной пьесы», некогда занимаемом знаменитым на всю Москву рестораном «Эрмитаж»? Что ж, следует признать, что иномарка вписалась в интерьер весьма недурственно. Только вот значительной части аудитории, которой достаются места прямо на парадной лестнице бывшего ресторана, можно посочувствовать: хоть специальные подушки и выдаются, но сидеть на ступеньках всё равно не очень-то комфортно. Хотя продолжительность спектакля и не превышает, как о том предуведомляет программка, 60 минут (без антракта).
Но, с другой стороны, при далеко не самой «благотворительной» стоимости билетов предложенное театром выглядит несколько неадекватно. Ни с точки зрения временной, ни с визуальной, ни уж тем паче с содержательной. О чём-то таком маловразумительном поговорили преимущественно с экранов двое так и оставшихся большими загадками людей, какие-то не вполне объяснимые с точки зрения логики и здравого смысла пассы с денежными купюрами разных достоинств посовершали – и всё, поклоны, аплодисменты. Я могу ошибаться, но, кажется, многие зрители покидали театр с чувством некоторого объяснимого неудовлетворения. Думаю, что стоимость услуги, даже принимая во внимание сложившийся бренд, показалась им несколько завышенной. Особенно если принять во внимание те расценки, которые озвучивала героиня спектакля Катя, сыгранная симпатичной, такой интеллигентной на вид и столь мало походящей на путану Юлией Скириной: «Минет пятьсот. С ласками семьсот. Потрахаться тысяча» (я прошу прощения у читателей, но из пьесы, то бишь из литературной основы, слова не выкинешь).
Да за деньги, потраченные на билет, тут можно было о-го-го как развернуться!..
Но погодите сокрушаться. Я сам точно не знаю, но лица сведущие меня просветили, что эту цифирь создатели спектакля как раз таки на порядок занизили против реально существующей. То ли и здесь проявилось незнание жизни, то ли – поневоле закрадываются с учётом своеобразного написания в афише подозрения – решили сдемпинговать.