Матвеева Анна
Василий Ширяев, Лев Сысоров, Александр Рыбин, Павел Пушкарёв, Кирилл Косыгин. Камчатский текст / Сост. М. Амелин, А. Каримова. – М.: ОГИ, 2024. – 208 с.
Это сейчас в моде – взять и отправить писателей (журналисты и критики тоже годятся) в дальний регион России, чтобы познали реальную жизнь и описали её в своих произведениях, «а мы потом книжку выпустим». Иногда командированным дают рекомендации – «Что угодно, лишь бы была привязка к местности; желательно без негатива», иногда обходится без них. Я и сама дважды отметилась в таких затеях – прошлогодняя неделя в Тобольске и совсем недавняя в Магадане не забудутся, клянусь, никогда. Тем интереснее было прочитать уже вышедший «отчёт» коллег о работе литературной резиденции на Камчатке – дальше ехать вроде бы некуда. Особенность этой книги, впрочем, состоит в том, что у каждого из пятерых авторов (все они мужчины, кстати, а почему? Где женский взгляд на регион?) задолго до путешествия была собственная история взаимоотношений с Камчатским краем, и значит, писать о нём им было по определению легче, а по сути, боюсь, сложнее, чем тем, кто впервые вышел из самолёта в воздушной гавани Петропавловска-Камчатского, называемого в здешних местах просто «Питер».
Василий Ширяев, известный своей едкой критикой, родился в Елизово, окончил Камчатский пединститут, стал учредителем Большой Камчатской критической премии и проживает в посёлке Вулканный Камчатского края. Лев Сысоров – уроженец села Игнатьевка Приморского края – в 1976 году провёл четыре месяца на Камчатке, будучи студентом-океанологом. Павел Пушкарёв родился в «Питере», Александр Рыбин (уже покойный, к сожалению) окончил Дальневосточное отделение РАН, Кирилл Косыгин – филолог из Корякского округа Камчатского края – работает заведующим краеведческим отделом Корякской библиотеки имени Кеккетына, а в свободное время танцует в фольклорном ансамбле «Взем» («Река»). Вот это, я понимаю, состав авторов! И каждый написал о суровой Камчатке так, что захотелось если не поехать туда как хармсовскому Тургеневу в Баден-Баден, «почти не одеваясь», то по крайней мере узнать об этой таинственной земле как можно больше.
Много ли мы знаем о Камчатке? Для большинства представителей моего поколения «камчатка» – это задняя парта в классе, куда сажают двоечников и провинившихся. Со временем к этому устоявшемуся определению добавились вулканы (они есть даже в границах «Питера»), землетрясения, красная икра и «камчадалы», которые совсем даже не коренные жители, а «этнографическая группа русских, старожильческое население современной территории Камчатского края, Магаданской области, Чукотки, образовавшееся вследствие этнических контактов немногочисленных русских переселенцев с представителями аборигенных северных этносов», цитирую по словарю. Просто слово уж очень звучное, вот по всей России и стали называть жителей Камчатки «камчадалами». А ещё в Петропавловск-Камчатский не так давно переехала Ольга Ребковец, мать-основательница Тотального диктанта. Она возглавляет Университет имени Беринга и изо всех сил популяризирует свой вуз и регион. Вот, пожалуй, и все небогатые сведения, которые имелись об этой земле лично у меня – до знакомства с книгой «Камчатский текст».
Как и во всех коллективных сборниках, тексты здесь выигрывают (или проигрывают) в зависимости от соседства. И жанра. Так уж устроено: даже самое затейливое эссе проигрывает живому путевому дневнику, а очерк – сказке. Мне особенно приглянулся текст Льва Сысорова, простенько названный «Камчатка-76», – полноценная и захватывающая повесть о душераздирающих приключениях юного студента на борту гидрографического судна «Глубомер».
«О запахах на судне надо сказать отдельно. К неистребимому запаху солярки присоединяются прочный аромат камбуза и благоухание большого количества много и тяжело работающих мужчин. Плюс «кирза» и табак. В каждой каюте своё, отдельное «амбре».
Не скажу, что судовой запах неприятен. Когда после долгого перерыва поднимаешься по трапу и оказываешься в тесных судовых коридорах… Просыпается горькая и сладкая память.
Недаром индейцы племени чероки хранят в память о прошедших радостных (или нерадостных) событиях что-то пахучее. Горсть сосновых иголок, например».
Сысоров упоминает чероки, Ширяев – мадьяров и поляков, а Рыбин в увлекательном очерке «Между ламутами и камчадалами, вулканами и океаном» живописует шведскую экспедицию по Камчатке в 1920–1922 годах. Эта земля и по сей день манит к себе людей со всего света, причём некоторых из них, как Стена Бергмана, не останавливал даже сомнительный с точки зрения безопасности и мало-мальского комфорта исторический период.
«Швед Стен Бергман, прихватив фотографический аппарат, пришёл на пристань Петропавловска-Камчатского. Он хотел снять, как происходит высадка белогвардейцев. К пристани одна за другой прибывали шлюпки, доставляли солдат со стоявшего на рейде парохода. Белогвардейцы были одеты в грязные драные полушубки из бараньего или оленьего меха. На ногах торбаса – сапоги из оленьих шкур мехом наружу. На головах солдат красовались самые разнообразные шапки и фуражки. У казаков – огромные папахи. У многих солдат не было оружия, а те, что были вооружены, имели охотничьи ружья. В короткий срок белые наводнили город».
Сборник, задуманный книгой о Камчатке, стал на самом деле чем-то большим – он о памяти. О той памяти, что возвращает к истории и жизни наших предков, о той, что свидетельствует о неразрывности событий вышедшим спустя сорок лет в море тем же судном, на котором ты проходил когда-то свою студенческую практику… В текстах сохраняется даже то, о чём мы накрепко запамятовали, – народные легенды, забытый напрочь язык, тот дом, который мы покинули и в который решили вернуться, страшась ничего не узнать и всё вспомнить.