Небо, ангелов полное

Время и вселенная

Мечте заветной изменившему

грядущий день несёт разор,

метель провоет приговор

на голову – нагому, нищему.

Год – времени дитя – вампиром

вопьётся в плоть и кровь его,

и вороном над головой

упьётся время мрачным пиром...

Вселенная же в круговерти

своей кружит, не зная смерти.

Моя мысль

Нет в улыбке ни капли надежды,

бормотанье дыханью сродни,

в скорлупе моя жизнь, как и прежде,

коротает и ночи, и дни.

Пребывает в покое, быть может,

как в саду, сотворённом собой

для себя, где ничто не тревожит,

опьяняясь своею судьбой.

Песней тихой себя пеленает

в мире святости жизнь без тревог,

выйти к людям уже не желает,

знать не хочет дорог за порог.

Последний рубеж

Свет белый меркнет, на закате конь,

как жизнь моя, плетётся еле-еле

в последний сумрак или вечный сон...

Что ждёт его в юдоли запредельной?

Зари вечерней красное вино

пьёт небо, истончается плетенье

лучей... Я, может, стану странным сном

суровых гор или огней смятеньем

там, где душе пройти по волоску

придётся между бытием и бездной,

и стать, измерив счастье и тоску,

заветом или жертвой бесполезной.

Моя сума легка и тяжела.

Пуста или полна арба желаний,

мы – поле битвы для добра и зла,

стезя ж судьбы пребудет в Божьей длани.

Печаль

Из глубины веков, из колыбели

великой боли чародейство чар

крадёт мой век, как прутья и как колья

плетня – в костёр свой или в свой пожар...

Что ж сердце моё псом цепным ярится,

что гложет душу? Сад мой под луной

зарос крапивой, та же веселится

сырдоновой коровой надо мной.

Что ж... Осенённый именем поэта,

как шапкой-невидимкой, над собой

я усмехнусь и сам: возможно, бледен

мой стих, растёт колючею строкой...

Сгорая, сердцу суждено ль в ловушке

печали бесконечно пребывать?..

Ахсар и Ахсартаг^[1] врачуют душу:

их яблока целебна благодать.

* * *

С древа падает листва,

в воздухе кружа,

и кружится голова,

и летит душа.

Если б только взмыла в высь

выше облаков!..

Кинулась оттуда б вниз

звездопадом вновь.

Монолог чистого листа

Я как небесный ангел, как звезда –

чист и высок. Я, как дитя, невинен.

Дар искренний я рад принять и ныне –

несите алутон^[2]! – да и всегда.

Главу передо мною обнажает

душою чистый – я пред ним открыт.

Он взвешивает думы, он творит,

слова высокой правдой возвышая.

Клеветники же то грозят из грязи,

то подползают исподволь ползком

из тщетной тьмы в томлении пустом,

смущая взгляд и оскорбляя разум...

Но с тем, кто чист душой, едины мы,

и мне потуги тщетные смешны.

Перевёл Сергей Кабалоти

* * *

Моих мыслей клубок покатился

от меня по росистой земле.

Он дорожною пылью покрылся,

затерялся в предутренней мгле.

Смешан с липкою грязью земною,

незаметным он станет комком,

будет попран чужою ногою

и Балсаговым бит колесом.

Но, скатившись в безбрежное море,

он омоется до белизны

и на солнечном вольном просторе

засияет на гребне волны.

Белые стихи

Зима пришла...

Как будто кто-то бросил

белейший свой платок,

чтоб прекратить

вражду меж ветром и ветвями...

Или

сам ветер белым стал и опочил

пушистым снегом на ветвях деревьев.

Спокойно спи,

да будет сон твой сладок...

Иль первый снег, как первая любовь,

сошёл с небес и чарами своими

околдовал весь поднебесный мир.

Монолог старика

Небо, ангелов полное, ныне

дым ладонью закрыл от меня.

Детство милое, видишь – у тына

сгнила старая наша скамья.

Слышишь, детство, – наш ивовый прутик,

конь наш верный, скакун дорогой,

бьёт копытом и мечется в путах –

он к метёлке привязан чужой.

Возвратись хоть на самую малость,

в шумном танце пройди предо мной

и сними седину и усталость

своей лёгкою, нежной рукой!

Большеглазый мой друг, босоногий,

удели хоть немного огня!..

В небе ангелов светлых так много,

только дым их закрыл от меня.

Перевёл Тимур Кибиров

К Рождеству

Друзья, ни о чём не просите,

На Бога ваш мир возлагайте, –

Прощайте меня и простите,

Простите меня и прощайте...

Ищите Небесную Пажить,

Мечтайте, о други, о горнем...

К Младенцу спешите на паперть –

Он будет и Кроной, и Корнем

В саду наднебесного Края,

В краю наднебесного Рая...

К Крещению

Не лицо у Него, а Лик...

Свете Тихий. За ним, Предтечей,

Он явился, а не возник,

Стал Конца и Начала встречей.

Свет из яслей взошёл, восстал,

Нарядив Себя прахом бренным, –

Не открыл Он – отверз уста,

Ставши Словом неизреченным.

Пресвятая слеза-капель

Прорубила в нас сердце-прорубь...

Иоанн. Иордан. Купель.

И спустившийся с Неба Голубь.

Бог покинул Свой Горний Дом,

Чтобы Агнцем стать смиренным –

И твоим, и моим Крестом,

И моим, и твоим Спасеньем.

* * *

Пройдут шальные ливни,

Омоют круг орбит, –

О Боже Триединый,

Дай в Радугу ступить!..

Даруй босое детство,

Ты – Победивший смерть, –

Дай в недрах семицветья

Проснуться и прозреть!..

По Радуге скатиться,

Росой напиться всласть,

Росинкой серебристой

На Родину упасть...

На причалах вышних...

Вдевши ногу в месяц-стремя,

Устремилось в бездну время,

Звёзды обгоняя,

Свет их обоняя...

На причалах вышних зримы

Чёлны, яхты, субмарины

Строчек моих тонких,

Песен моих звонких.

Им неведомы причины,

Ни начала, ни кончины,

Их не старит время, –

Их горят коренья...

Им сгореть дотла негоже –

Исполать да скажет Боже

Песням моим звонким,

Строчкам моим тонким!..

* * *

Не пропасть бы в безверии прóпадом,

В сети канув времён кривизны, –

Примем новое утро без ропота,

Новый дар неземной тишины...

В нём незримые тайны немерены,

Неисчѝслимы, словно песок, –

И глаза к Небесам не пристрелены,

Но поправить их может лишь Бог.

Тишина

Бродит в поле тишина

Сизокрылой дымкой –

То орлом парит она,

То мелькает рыбкой.

То у нив наклóнит ось,

Колос приголубит –

То пронзит меня насквозь,

То целует в губы.

К Небу держит свой полёт,

Как молитва в храме, –

Тишина во мне поёт

Горними стихами.