В Государственной Третьяковской галерее стартовала программа в честь юбилея Александра Дейнеки
Сверхчеловек – не фантазия и не плод больного воображения Ницше: это онтологическая реальность. Однако желание стать им не должно превращаться в цель: на самом деле Übermensch – всего лишь средство и ещё одна вершина, с которой открываются новые и новые горизонты.
Художник Александр Дейнека по праву может считаться проводником, который, создавая солярные, героические образы, вёл советских людей к новым вершинам и перспективам. В его картинах много энергии – того импульса «Вперёд!», который есть в стихах Маяковского или фотографиях Родченко; он часто рисовал небо, летящие самолёты и застывших в прыжке спортсменов – и этот созданный им образ молодой страны отпечатался в голове любого советского школьника. Неудивительно, что 110-летие со дня его рождения собираются праздновать с большим размахом: открывшаяся в помещении Третьяковской галереи на Крымском Валу выставка графики Дейнеки – первая из серии запланированных. Впереди – масштабные экспозиции в Третьяковке и Русском музее, которые состоятся соответственно весной и осенью будущего года и – по замыслу организаторов – позволят «позиционировать художника как фигуру мирового масштаба». Их будет сопровождать выпуск серии книг, каталогизирующих и осмысляющих разнообразное творчество Дейнеки.
Нынешнюю выставку (которая, кстати, продлится достаточно долго – до 20 сентября) составили из работ, привезённых из музея родного для него Курска. Из 150 графических листов сразу же выделяются шаржи, посвящённые заграничным впечатлениям – поездке во Францию и в Штаты – и показывающие серьёзного Дейнеку в крайне непривычном амплуа: надо сказать, он редко изменял своим эстетическим представлениям и почти никогда не деформировал изображаемое тело: это один из редких случаев, когда он отступил от своих принципов. Вторую часть работ составляют наброски периода Великой Отечественной, которые демонстрируют нам знакомую манеру художника – мощную и патетичную – и будто перекладывают на визуальный язык стихи Константина Симонова. Однако главное место на выставке отведено человеческому телу – в основном этюдам безымянных обнажённых натурщиц, к которым добавлены изображения спортсменов («Боксёр Градополов»). Таким образом нам ещё раз напоминают о том, что тема телесности была основной для Дейнеки и что созданный им героический человек имеет особые, всегда узнаваемые черты.
Телесность – довольно популярная тема, которая в начале XX века возникла в феноменологии, сделавшей упор на чувственные ощущения и призывавшей забыть о научном «объективированном» мышлении. Позже этой проблемой занялась постструктуралистская философия, потерявшая интерес к метафизике и субъекту и обратившаяся к телесным практикам, объясняя их, как, например, Фуко объяснял возникновение сексуальности – исключительно влиянием системы дискурсивных формаций. Впрочем, постструктурализм мало интересовали глобальные категории, поэтому телесность – как и всё остальное, что попадало в поле его внимания, – подвергалась разъятию и деконструкции.
Совсем другое понимание телесности было у Дейнеки – цельное и архаичное. В его работах очевидна героическая установка: в конце тридцатых, когда, например, создавалась картина «Будущие лётчики» (1937), уже сильно было ощущение предстоящей войны – заметим, что немецкая сторона в эти годы тоже генерировала своих «белокурых бестий», – и в такой напряжённой ситуации декаданс был невозможен. Соцреализм требовал формировать образ положительного героя, впрочем, Дейнека был вовсе не реалистом. Скорее, он оказался идеалистом, создавая идеальное и насквозь архаичное искусство, взывая к древним пластам культуры, к богам даже более древним, чем античные, – в этом смысле его творчество совершенно религиозно. Он пытался почувствовать связь с архаичными богами – богами почвы, а не крови – и воплотить их лучше, чем немцы времён рейха – своих богов. Персонажи его картин – плечистые рабочие и крепкие девушки – воплощают собой не античные представления о красоте, а некие доантичные типы. Женщины на его рисунках далеки как от сегодняшних журнальных обложек, так и от параметров кокаиновых двадцатых и голливудских тридцатых годов: они сильные и крупные – настоящие архетипичные самки, которые могут как давать, так и отнимать жизнь. Дейнека словно напоминает нам о том, что женщина стоит к смерти ближе, чем мужчина, – поэтому женские божества всегда страшнее мужских, – и что изначально мир был женским, представляя собой бесформенный хаос. Женщина у Дейнеки – это Праматерь, земля; поэтому зарисовки обнажённых натурщиц для него не просто карандашные штудии к картинам, и для них по праву отведён на выставке почти целый зал.
Впрочем, нельзя сводить всё творчество Дейнеки только к дионисийским и хтоническим мотивам: в его картинах натиск Диониса серьёзно сдерживается Аполлоном, чему свидетельствует образ неба, который появляется практически в каждой работе. Художника интересовали не только природные импульсы, но и высокие, чисто интеллектуальные аполлонические экстазы, не имеющие отношения к опьянению. Про Дейнеку можно сказать словами Николая Гумилёва: он никогда не оскорблял никого своей неврастенией; избегал – словно следуя рекомендации Ницше – «трагических тем больного сознания»; писал, как и Гумилёв, исключительно о «планете весёлой и злой».
Выставка графики Дейнеки в Третьяковке – не самый масштабный проект, особенно по сравнению с его огромными живописными работами: она занимает всего два зала. Однако в этих набросках, часто сделанных чуть ли не на скорую руку, есть всё то, что превратится потом в холодных и яростных матросов, умирающих за Севастополь, и мальчиков на каменном парапете, увлечённо глядящих вслед самолёту. Его героев объединяет одно – они без колебаний говорят твёрдое «Да!».