В январской книжке «Нового мира» за этот год, анализируя стихи авторов, удостоенных журнальной премии Anthologia, Лев Оборин цитирует Бахыта Кенжеева:
В подмётной тьме, за устричными створками,
водой солоноватою дыша,
ослышками, ночными оговорками
худая тешится душа –
ей всё равно, всё, милый, одинаково.
Что мне сказать? Что истины такой
я не хотел? Из опустевшей раковины
несвязный шум волны морской
шипит, шипит пластинкою виниловой,
так зацарапанной, что слов не разберёшь.
Он нехорош, о, я бы обвинил его,
в суд оттащил – да что с него возьмёшь?
В тексте настолько заметно присутствие некоторых деталей стихотворения О. Мандельштама «Раковина» (1911), что я вынужден его процитировать:
Быть может, я тебе не нужен,
Ночь; из пучины мировой,
Как раковина без жемчужин,
Я выброшен на берег твой.
Ты равнодушно волны пенишь
И несговорчиво поёшь,
Но ты полюбишь, ты оценишь
Ненужной раковины ложь.
Ты на песок с ней рядом ляжешь,
Оденешь ризою своей,
Ты неразрывно с нею свяжешь
Огромный колокол зыбей,
И хрупкой раковины стены,
Как нежилого сердца дом,
Наполнишь шёпотами пены,
Туманом, ветром и дождём...
Похоже, Б. Кенжеев имел намерение сочинить нечто вроде вариации стихотворения Мандельштама. В «Раковине» речь о том, что ни один индивидуум не остаётся непричастным к мирозданию: «огромный колокол зыбей» вторгается в недра его души, наполняет «туманом, ветром и дождём», то есть всеми явлениями природы и бытия.
Мандельштам при этом оптимистичен. Кенжеев депрессивен. Без пессимизма трудно представить наше сумбурно-безалаберное время. И всё же негоже душе томиться «за устричными створками» без движения. Критик Оборин рассуждает так: «Преобладание среди частей речи глаголов говорит о поиске действия, доминирующая долгота строк – о его протяжённости, часто запрятанная в глубину строки рифма подчёркивает его неочевидность».
Сия тирада требует немалой выносливости читателя при очевидном риске вывихнуть мозг. Если в мутно-неразборчивых стихах Кенжеева движение «неочевидно» – это тупик.
Я склонен думать, что, взяв за основу «Раковину», Бахыт Кенжеев хотел выдать нечто уникальное, переведя сюжет в аспект «замкнутости в створках». Стоит ли овчинка выделки и что вышло из перелицовки классической, изящной вещи Мандельштама? Кажись, ничего путного, кроме «неочевидности». Выглядит это неуклюже, но куда денешься: Кенжеев не Мандельштам.
Кстати, в том же январском номере «Нового мира» изобилие стихов, максимально приближённых к диагнозу «графомания». Нет уж, лучше я прочитаю, а то и пропою «Выхожу один я на дорогу…». Тоже ведь элегия, но какая светлая, очаровательная!
, г. АЛЕКСИН, Тульская область