Премьерный спектакль «Евгений Онегин» в Краснодарском краевом театре драмы, казалось бы, старается следовать тексту, букве автора, но поразительным образом полностью лишён той особой пушкинской атмосферы, духа, поэтики с лёгким, волшебным, магическим словом.
Режиссёр-постановщик Арсений Фогелев сотворил полотно унылое, мрачное, монотонное, неимоверно скучное и, конечно, исключительно на себя, этакий театр одного актёра с массовкой. Немалую часть времени он проводит в прозрачной тумбе (сценограф Иван Мальгин), и всё работает только на него, подчинено исключительно одному: выглядеть эффектно и затмить своим Онегиным всех присутствующих на сцене. Артист-павлин – особая категория людей на театре. Как правило, они не очень умны и большим талантом не страдают, но от них страдают другие. Так и здесь Татьяна в исполнении Анастасии Поддубной идёт скорее фоном, мало того, роль просто не её. У актрисы ещё нет практически ни одной приличной сцены, вот она и вынуждена пребывать в довольно-таки ровненькой эмоциональной амплитуде, а ведь роман в том числе о несбывшихся надеждах.
Отношения интересней у Онегина развиваются, расцвечиваются с Ленским, правда, артист Михаил Дубовский ни с какой стороны не попадает в сей образ. Его статная фактура больше, наверное, ложится на «проказника» Евгения, чем на мечтательного поэта. Но юноши резвятся по полной программе, катаются на пузе и даже лежат друг на друге. Вообще, положение лёжа – фишка фогелевского Онегина: все признания в любви и не в любви происходят в этой же позиции. Ещё в постановку вписан непонятный, придуманный авторами инсценировки персонаж Мадам (Виктория Лукина). Она, видимо, только из Парижа, так как лопочет по-французски, выходит в зал к публике, пытается с ней говорить уже на «плёхом» русском и играет на фортепьянах. Наблюдаем мы и театр теней – перед нами бал, где почему-то мужчины в головных уборах. Персонажи (в программках они обозначены как Женщины и Мужчины) начинают петь хором, а Татьяна старательно, с видом пианистки-лауреата исполняет бетховенскую «Лунную сонату», а после написания знаменитого письма вовсе в изнеможении засыпает вниз головой и кверху задом на тюке сена.
В спектакле Фогелева присутствует ещё один забавный герой – Неонегин (Алексей Мосолов). С микрофоном, как бы в роли ведущего и на время перебравшись в директорскую ложу, Неонегин зачитывает тексты, а в конце ещё мимоходом берёт на себя обязанности Гремина (в программке он не указан), мужа Татьяны. И всё происходит под тоскливое бормотание и небывало претенциозное дефилирование главного действующего лица. Естественно, «украшают» нескончаемую заунывную процессию кадры крупного плана Арсения Владимировича.
Увы, всё это мы видели и перевидели у других режиссёров. Но попытавшись поиграть, так сказать, в холодновато-отстранённую эстетику, напоминающую театр Римаса Туминаса, наш постановщик показал совершенное невладение искусством мизансцены, которое у Туминаса виртуозное, почти балетное, неумение работать с пространством – у Туминаса пустота дышит и пульсирует, неспособность работать с актёрами. А главное – он ничему не учится и, кажется, решил, что им любой материал по плечу.
Из краснодарского «Онегина» ушли, возможно, повторюсь, «высокая поэтическая простота», остроумие, мысль, сокровенность, щемящая грусть, боль, как испарилось чудо из того же дивного сна Татьяны, воспроизведённого отчего-то дважды (когда актриса блукала по пустой сцене и во время именин).
«Воздушной громадой» Анна Ахматова называла произведение, и на самом деле роман в стихах поражает своим парением, невесомостью, я бы сказал, замысловатой ажурностью. Но у Фогелева этого ничего нет, одним словом, случился Неонегин! Берёшь роман в руки, и с ним не хочется расставаться, спектакль досматриваешь с огромным трудом…
Ещё вопросы возникают к программке, которую читать можно только с увеличительным стеклом. Мне она напомнила распространённую у окулистов таблицу Сивцева для проверки остроты зрения. Но если на глаза можно прицепить оптику, то на внутреннее зрение очки не наденешь…