Григорий Константинопольский один из лидеров «поколения клипмейкеров», которое вошло в кинематограф в 90-х. Киноиндустрия тогда пребывала в упадке. Возрождалась она мучительно. Пока мэтры долго и безуспешно искали финансирование для своих проектов, молодые (Тимур Бекмамбетов, Фёдор Бондарчук, Тигран Кеосаян, Роман Прыгунов, упомянутый Григорий и другие) набивали руку на съёмках музыкальных и рекламных клипов. Конечно, им хотелось поскорее оседлать полный метр, но «родовые пятна клиповости» преодолевались по-разному.
Теперь, видимо, пришло время подведения некоторых итогов. Григорий Константинопольский снял исповедальный фильм с обязывающим названием «Русский бес» и сыграл в нём заглавную роль. Лента собрала в прокате крайне немногочисленную аудиторию, хотя проект почтили своим присутствием (в том числе и в очень небольших ролях) многие известные артисты – Ксения Раппопорт, Виктория Исакова, Елена Коренева, Юлия Ауг, Алиса Хазанова, Тимофей Трибунцев, Александр Стриженов, Михаил Ефремов, Виталий Кищенко…
История, положенная в основу сценария, обыкновенная, но уж очень мутная – не верить начинаешь с самого начала, впрочем, взывать к Станиславскому, когда попадаешь на подобный «парад аттракционов», было бы смешно. Молодой человек Святослав Иванов – его старательно сыграл ангелоподобный, если бы не дьявольская аккуратность во всём, Иван Макаревич – решает жениться на прелестной, чистой, тоже похожей на ангела, богобоязненной девушке Асе (Любовь Аксёнова). При помощи будущего тестя-банкира он надеется основать собственное дело, открыть свой ресторан (очень часто встречающийся сценарный ход). На этом пути встречаются препятствия, которые Свят, неустанно молотя языком, преодолевает – то ли убалтывает тех, кто мешает делу, мысленно их убивая, то ли убивает на самом деле. Потом вдруг выясняется, что Свят вовсе не молодой человек, а пятидесятилетний дядька, и «в ходе встречи» ему на замену выходит бородатый мужик в возрасте (его играет сам режиссёр). Из всех шкафов вылезают скелеты, которых сменяют свежие трупы. А ещё раньше герой насилует свою тёщу, убивает, а потом ест расчленённую и сваренную им женщину, которая совсем не так сильно перед ним провинилась, чтобы её расчленять и есть...
То есть бесы Достоевского, которые грозили: «О, дайте, взрасти поколению! Мы пустим неслыханный разврат!», по сравнению с Константинопольскими, малые дети. И вот новое поколение взросло, в том числе кинематографическое. Какое оно?
Судить художника, призывал Пушкин, нужно по тем законам, которые он сам над собой поставил. А если эти законы постоянно меняются или отменяются? Если полное беззаконие и нет ограничений авторскому произволу? Захотел, чтобы возлюбленная героя и его тёща в финале превратились в роботов, и – они-таки превращаются, блюя какими-то винтиками!
А если вообще никаких законов нет? На нет и суда нет.
Получилось какое-то крайне эклектичное, болезненное высказывание с толикой дьявольщины, в котором, уверен, друзья режиссёра и критики увидят что-то своё, очень интересное, тонкое, бунтарское, правозащитное, и фильм поедет по миру, и фестивальная публика в очередной раз удовлетворённо ужаснётся нравам, царящим, в «рашке-какашке».
Александр Иванов