Валерий Казаков – поэт, писатель, учёный. Автор поэтического сборника «Философия звука», книг публицистики и прозы «Разбитое зеркало Карабаха», «Асфальт и тени», «Саморазрушение», «Сон в бессонницу», сборника рассказов «Записки колониального чиновника», «Прогнутые небеса». Кандидат социологических наук.
– Вы закончили работу над книгой прозы. Чему она посвящена?
– Выходящая в скором времени в издательстве «Вагриус» книга называется «Тень Гоблина», это первая моя попытка освоения большой литературной формы – романа, удачная или неудачная судить читателю и критикам. Герои обычные, ничем себя особым не проявившие, наши с вами современники, но, как правило, волей случая и обстоятельств вознесённые на определённые уровни власти. Проще говоря, книга о чиновниках, их внутреннем мире, страстях, предательствах, душевных трансформациях «подобия Божьего» в нечто неведомое и не всегда приглядное.
Увы, в наш век крушения подлинных ценностей реализма об истинных виновниках этой катастрофы – власть предержащих – говорится и пишется крайне мало, а если что и появляется в периодике, так касается оно исключительно прошлого или каких-то внутренних застарелых разборок. Конечно, так безопаснее, особенно в наши дни. А между тем не без старания самих чиновников и полностью от них «независимой» журналистики и искусства из поля зрения общества сознательно уведён огромный пласт, страта, а скорее всего, целый мир современного отечественного бюрократа.
Что мы знаем о подлинной, духовной жизни наших министров, губернаторов, мэров, депутатов, а ведь их и иного служивого люда чуть ли не более двух миллионов? Вдумайтесь, более двух миллионов, это по одному чиновнику на 50–70 человек, и из них львиная доля падает на региональных и муниципальных руководителей. А если мы к этому прибавим такую же многомиллионную армию управленцев хозяйствующих субъектов, то оторопь берёт! Как уж тут не задаться вопросом, а что мы знаем про них, кто они, чем дышат и чем живут? Как происходит формирование внутреннего мира человека, вступившего на путь государственного служения, а главное: что это за мир, адекватен ли он тому обществу, которое живёт за стёклами властных кабинетов и тонированных машин? Далеко непраздные вопросы, а главное – экономически обоснованные, хоть когда-то да должны мы узнать, кого и за что кормим и так долго тащим на своём горбу.
Лет пять назад в одном, как все считают, благополучном сибирском регионе мы с губернатором приехали в отдалённый горняцкий посёлок и, выйдя из скромного «пазика», вместо радушного приветствия услышали потрясшую меня фразу: «Ну что, инопланетяне, прилетели?» Вот так – не меньше и не больше. Или ещё один пример: небольшая группка думских руководителей была в силу неких обстоятельств вынуждена спуститься в московскую подземку и проехать пару остановок, притом не в самое людное время. Так вот народные избранники, по их же собственным признаниям, испытали настоящий стресс от непосредственного, близкого и незапланированного контакта с электоратом. Есть от чего задуматься. Вот об этом, собственно, и роман.
– Вы пишете и прозу и поэзию. Помогает или мешает Казаков поэт Казакову прозаику?
– На мой взгляд, любой хороший прозаик – поэт. Проза имеет свою ритмику, свою образность и метафоричность, а по-другому и быть не может. Вся классика тому пример. Классика, конечно же, в классическом, консервативном понимании этого слова. В Литературном институте мне посчастливилось учиться в мастерской уникального поэта и философа Евгения Михайловича Винокурова – человека колоссального дара и негромкой славы.
Стихи последнее время пишу реже и всё чаще на белорусском языке, не знаю почему, но получается именно так, может, от того, что белорусский язык на родине в запустении. Кстати, роман, о котором мы сегодня говорим, к лету, даст бог, выйдет на белорусском и украинском языках, к осени – на польском и литовском.
– Вы кандидат социологических наук. Как связан ваш интерес к социологии с вашим творчеством?
– Что касается социологии, это «страшная» наука, если ею не уметь правильно пользоваться, она сродни ядерной физике. Модная сегодня, и это, на мой взгляд, вполне закономерно. Общество на изломе, в сдвиге и на месте нравственной, философской и традиционной устойчивости возникает потребность в ирреальном, мозаичном мироощущении, которое и даёт научный декаданс, в том числе и в облике социологии. В мире мозаики, чёрных квадратов, безверия, голого практицизма и прогнозов выживать намного легче. Препарирование же живого социального явления или процесса – дело сложное и не безопасное, ибо вслед за прогнозом, вернее его обнародованием, неизбежно следует определённое программирование наших мотиваций, нашего внутреннего настроя.
Мне кажется, что социологи сегодня занимают нишу жрецов и прорицателей, вырабатывающих базовую основу и магистральные направления движения нашего духовного убожества. Однако, как многие считают, в этом нет ничего страшного. Социологов становится всё больше и больше, они всё дальше и дальше от отцов-основателей М. Вебера и П. Сорокина, и, возможно, в недалёком будущем их наука выродится в нечто сугубо утилитарное и прикладное. Время сжалось, и мы с необузданными коммуникативными скоростями за год проживаем десятилетия, и это далеко не предел.
– Вы работаете в администрации президента. Как вам удаётся совмещать государственную службу с творчеством и научной деятельностью. Повлияла ли ваша работа на выбор тематики произведений?
– Всякая работа становится частью тебя самого, это неизбежно. Место моей службы, конечно же, накладывает определённый отпечаток не только на повседневную жизнь, но и на образ мыслей, поведение, творчество. В тебе рядом с некой вседозволенностью всегда живут внутренний цензор и экзекутор. С писателем всегда спорит чиновник. Один смелый и куда-то рвущийся, второй подловатый, осторожный, карьеристый. Вот так и живём. Конечно, какие-то, в том числе не совсем приглядные, стороны власти изнутри видать лучше. Увы, на самом деле мир нынешнего чиновника не глубок, скуден и не романтичен. И это во многом зависит не столько от личности служивого человека, сколько от времени, системы и самой власти, в её всеобъемлющем смысле. Сегодня власть не романтична в отличие от начала и середины прошлого века, да что там века, лет десять назад она и то была куда живее и человечнее.
Мои герои живут внутри этой системы, они одновременно её творцы и рабы, ну если не рабы, то уж добровольные крепостные – это точно, однако без них не было бы нынешней цивилизации, мир пребывал бы во всё том же первобытном стаде. Чиновник и его внутренний мир – это, наверное, и есть мой писательский выбор.
– Над чем вы работаете сейчас? Каковы ваши творческие планы?
– Вот уже почитай год бьюсь над одной небольшой, смешной и грустной повестью о будущем страны, точнее о том, до чего мы неспешно доберёмся к середине века с нашими нынешними реалиями. Не знаю, может, это во мне социолог заговорил, посмотрим. Понемногу складывается новая книжка рассказов, рабочее название «Недобрые повести». Пишутся любимые «Абибоки», это такие зарисовки, мысли и наблюдения, только что-то они становятся всё грустнее и социальнее. К примеру: «Высшая степень коррупции – это борьба с коррупцией», «Профицитом сыт не будешь» или, например, «Яйца Фаберже стали яйцами Вексельберга, и тот на весьма выгодных условиях дал их подержать России, а мы и радуемся, как дураки».
Что ещё? Собираю материалы о своём родном городе Могилёве, древнем и многострадальном пограничье двух славянств – восточном и западном. К несчастью, мы всё ещё пытаемся жить прошлым, и от этого многие наши беды и злобы, а надо бы жить нынешним, глядя в будущее и не забывая прошлого, каким бы оно ни было.
Беседу вёл