100-летие Александра Межирова, выдающегося поэта и мастера перевода поэзии, для меня событие невероятное и в то же время – мерило собственного возраста. Двадцать лет, являясь его частым собеседников, я разговаривал с ним, и сидя за столом в его жилище, и по телефону (иногда ночами). Еще двадцать лет, после того, как он удалился за океан, - только по телефону. Эти разговоры о поэзии и жизни оставили глубокий след и многое изменили в течении моей жизни. Но ведь то же могут сказать и многие другие. Прежде всего сотни поэтов разных национальностей, занимавшихся в межировском семинаре на Высших литературных курсах и сохранивших благодарную память. Межиров передал им немалую часть своих неисчерпаемых знаний о русской и мировой поэзии, о русской общественной мысли, и сделал все, что было в его силах, для поддержки наиболее талантливых. Я не думаю, что он очень уж нуждался в профессорской зарплате. Его работа на ВЛК была некой миссией перед отечественной культурой. Его наставничество, благородное просветительство в сочетании с исключительным артистизмом и мастерством художественного чтения блистательно выразилось и в необъятном цикле телепередач, посвященных поэзии. Записи сохранились и ждут повторения. Они не утратили свою высокую цену.
Межиров знал раннюю славу, ему сопутствовал многолетний литературный успех. Но в его жизни бывали и огромные потрясения. Первое - в ранней юности. Это война, на которой он был в действующей армии. Действовавшей в сырых окопах Сенявинских болот. Пережитое было так страшно и тягостно, что иногда Александр Петрович повторял: «Тот не был на войне, кто не был на ней в сорок первом году!». Это, конечно, некоторое пристрастное преувеличение. Но всё же был ни с чем не сравним хоты бы ужас от штабелей блокадных трупов. Да, хоть «… в двадцать лет любое зло/ Совсем легко воспринималось, /Но отложилось тяжело». Все же он настаивал на том, что для поэта не может быть границы между войной и миром – «Мы писали о жизни, о жизни, / Неделимой на мир и войну». Теми, первоначальными впечатлениями от неприкрытого трагизма бытия, он, в отличие от ряда пишущих сверстников, не ограничился. И вот в брежневские годы его поэзия стала самой современной и актуальной. Это время и окрашено прежде всего стихами Межирова и песнями Высоцкого. Остальное – к сему!
Потрясением была и Грузия, где он стал не только любимым переводчиком, но и любимцем тогдашнего интеллигентно-артистического тбилисского общества. Замечательны его совместные фотографии с лучшими грузинскими поэтами. И тот снимок, на котором он рядом со старшими, многое повидавшими и перенесшими Тихоновым и Заболоцким, принявшими Межирова, как равного, как младшего брата. Он был тогда еще очень молод, но его личный и исторический опыт был уже велик.
Потрясение стала и Индия, в которой он побывал много раз, всякий раз с волнением прикасаясь к неистощимому потоку ее многолюдной и многоплеменной жизни, к тайнам ее бытия и незримого инобытия, к ее правде и духовности.
И, конечно, сокрушительным потрясением стала испытанная на склоне дней клеветническая травля со стороны завистников и вторящих им глупцов…
Но всякое испытанное потрясение давало новый импульс его поэзии. Стихи, созданные в изгнании тоже сильны. Просто потрясает такое четверостишие:
Может родина сына обидеть,
Или даже камнями побить.
Можно родину возненавидеть,
Невозможно ее разлюбить.
Вероятно, справедливо требование Гумилева, настаивавшего на том, что у поэта запоминались отдельные наиболее удавшиеся стихотворения. Если ничего не запоминается, это не поэт. Ряд стихотворений и многие строки Александра Межирова врезаются в память. Это происходит не только из-за остроты содержания и совершенства формы, но и потому, что слова возносятся на волне торжествующего звука. В регистре русской версификации Межирову принадлежат определенные не заемные звуковые доли. Звук он называл «совестью стиха».
К юбилею в издательстве АСТ выйдет книга Александра Межирова, составленная мною и снабженная моим предисловием и послесловием. Затянулось дело с изданием тома в Большой серии «Библиотеки поэта», но хотел бы надеяться, что книга всё же выйдет. У Межирова сохранился круг читателей.
Писем он писать не любил. Я дорожу немногими, посылавшимися мне по чрезвычайным поводам. И проникновенным стихотворением, мне посвященным. Конечно, меня бесконечно трогает трижды в беге лет проявленное А.П. желание, чтобы я посвятил ему определенные понравившиеся ему стихотворения. Есть у меня и стихи, прямо к нему обращенные. Вот одно из таких стихотворений.
* * *
Наставник многотерпеливый,
Через ночные облака
Души приливы и отливы
Ты разглядишь издалека.
И, если смерть, царя бесчинно,
Уносит от забот и ссор,
Она – ничтожная причина,
Чтобы прервался разговор.
Бессонной ночью в кущах сада,
Среди созвездий и планет,
Мы так близки, что слов не надо,
Их заменяет ясный свет.
Теперь тревоги наши схожи,
Столь неуместна болтовня…
Лишь сострадательней, не строже,
Оттуда смотришь на меня.
Не зря, служа волнам напева,
Ты на лице своём пронёс
Огонь подавленного гнева,
Или рыдание без слёз.
И вот два неопубликованных стихотворения Александра Межирова, переданные его дочерью Зоей.
* * *
Ай-вай... В Сухуми дождь...
Ай-Вай...
Крапленое недвижно море.
Не забывай. Не забывай –
не забывай
Memento mori.
СНЕГОПАД ОКОНЧИТСЯ НЕ СКОРО
Редко снег в Нью-Йорке выпадает,
И никто не знает,
Как по снегу и по льду водить
Красные прекрасные «Тойоты»,
Как входить
В крутые повороты,
На морозе как моторы заводить.
Снегопад окончится не скоро.
Тормозит шофер у светофора,
Тощий, черный, да еще в очках,
Там, где сквозь завои снеговые
Стекла на развилке лобовые
Друг у друга обращают в прах,
Друг на друга юзом наезжают,
И таксиста в оборот берут,
Тесно окружают, угрожают,
Палками орудуют, орут.
Крайний север южной сверхдержавы,
Снегопад случайный (для забавы)
Тает под колесами «Тойот»,
Разгуляться юзу не дает.
97г.