Елена Иванова, 24 года, имеет среднее специальное и незаконченное высшее медицинское образование, в данный момент – студентка факультета журналистики СПбГУ. Публиковалась в литературной периодике.
***
Я себе говорить разрешу, но
Лишь прислушавшись, так,
Чтобы голос метельного шума
Бил предсердиям в такт,
И слова незаметно и сразу
В твой сложились портрет,
И себе непрощённые фразы,
Пустословие, бред –
Всё зачёркнуто утром, простилось.
Снег на вороте бел.
Распустила себя, раз пустилась
В разговор о тебе.
***
Мой переулок слеп. Ему к лицу
Безвыходность, помноженная на’ сто
Оконных глаз. И бабочке пыльцу
Терять, безостановочно и часто,
Стучаться изнутри о циферблат
Никак не надоест. Безумно нужен
Тот час, что оказался бы крылат:
Способен с нею вылететь наружу.
***
Мне изменяет память, но позволь,
Я вспомню всё. Сезанна звали Поль.
Картина оплывала летним зноем.
И лет моих число легко пока
Носить, как ключ в кармане рюкзака,
Не зная совершенно точно, кто я.
Но память копошится, словно жук.
Удушливой подушке всё твержу
Событий даты. Что мне делать с ними?
Любые числа обращаю в ноль
И вспомнив, что Сезанна звали Поль,
Мне наконец своё бы вспомнить имя.
***
Граница лета сумрачна, бледна –
Гуашью нарисованная тень.
Желая убаюкать, как детей,
Огромный, длинный день склонился к нам.
И солнце уронил из рукава,
Которое испачкано в песке,
Как яблоко. Мы спим. Рука в руке
Под яблоней. Сквозь нас растёт трава.
Сыну
1
Надвигается ночь.
Не спасёт от мороза одежда.
Мы с тобой – кареглазые звери
в лесу новостроек.
Не положено плакать
родившимся в Питере между
Рождеством и Крещением.
Будет спокоен и стоек
Тот, кто пил набегавшую волнами
снежную млечность
У чернеющих окон
в холодной больничной палате,
Окунувшись в метель
равнодушно и даже беспечно.
Надвигается ночь. Хватит плакать,
пожалуйста, хватит…
2
Ты, снова падая в глубокий сон,
Я, сидя у твоей кроватки,
Замкнём систему, где теперь весом
Лишь ход часов неровный, шаткий,
Но верно приближающий к весне.
Я молча вслушиваюсь, то есть
Я о твоём дыхании во сне
Давно пишу большую повесть.
3
В доме, на страницах книг,
В белом кружевном конверте,
От рождения до смерти
Жизнь – дыхание и крик.
Лепет лепит из слогов
Звуковой многоугольник.
Ты – невольник, я – невольник
Бессловесности оков.
***
В домах, где потолок провис,
Где страшно тяжела дремота,
Где ухает и тянет вниз
Воронка лестничных пролётов,
Употребляют чёрный чай
И пачку сигарет за пачкой.
Желтуха окон по ночам
Сопровождается горячкой.
***
Мне пели ивы. Как изгибы талий,
Кружились ветки в танце невесомом.
Мы об одном по-разному шептали:
Словами – я, они – своим изломом.
Строкой деревьев переулок длится.
Штрихуют водяные вертикали
Меня под фонарём, как единицу,
Способную к сложению едва ли.
Колыбельная себе
Докурить. Задёрнуть шторы.
Незаметно будет прожит
Август, и утихнет зной.
Испаряется сквозь поры
Тонкой загорелой кожи
То, что раньше было мной.
Солнце – медленный конвойный –
Отпускает ненадолго.
И щербатый рот двора
Сон, холодный и спокойный,
Как хирург, своей иголкой
Зашивает до утра.
***
Мир окраин, который оглох,
От которого некуда деться,
Где вцепляется чертополох
Коготками шершавыми в сердце,
Как в рукав твой – сухая рука
Злой старухи, цветы продающей
На углу у пивного ларька.
В переулке становятся гуще
Воздух, пыль на асфальте, трава.
Бьётся шагом медлительно-гулким,
Равнозначная слову «жива»,
Пустота и бесцельность прогулки.
Санкт-Петербург