В начале 90-х «Искусство кино» попросило меня написать о Панфилове. Подумав, я отказался. Первый и последний раз в жизни, честное слово. Но тогда я понял, что не в состоянии о Панфилове написать – как художник, как творец он представлял для меня сугубую загадку. Вроде вот он – прост, как правда, - вроде все, как на ладони, - а вот в чем, так сказать, его Дискурс, в чем суть его подхода к миру, где запрятан основной творческий метод, - выразить представлялось чрезвычайно затруднительным.
Ну во-первых, потому, что он хитрый тролль. Его фильмы вроде бы абсолютно реалистические, - психологические, внятные, убедительные, - но авторская интонация какая-то как будто чуть издевательская. Но издевательская втайне, глубоко втайне.
Внутренне он очень жёсток. И засмеяться на его фильмах можно очень часто – а заплакать практически никогда. За исключением «Романовых» - там он немного нарушил свой стиль и вышел за грань иронии, - именно за грань, - куда-то в высоты космического сверхобъективизма. Который внезапно в финале оборачивается катарсисом.
Но и оборачивается он, потому что Никто Ни В Чем Не Виноват. Ибо нет в мире не виноватых, а потом уж и в огне брода нет. И именно всеобщая вина чревата этим огнем.
Оттого и тайная ирония прорастает: ведь автор-то понимает трагическую вину каждого своего героя. Но и правду его понимает.
Только все эти маленькие правды недостаточно объемны. До глубинного сопряжения смыслов мира не дотягивает никто. Кроме главного героя. А точнее, чаще всего, героини – пытающейся всем своим существованием если не скрепить разрушающийся мир, то связать его расползающиеся части своей верой, своей истовостью, своим талантом, наконец. Думаю, так трактовал он и Жанну д’Арк – на проект о которой потратил три года своей жизни. Но тогда не сложилось, и это был серьезный удар.
Хотя на самом-то деле он всё уже сказал в «Начале». Отрывки из несостоявшейся ленты про Жанну, показанные здесь без привычного остранения «фильма в фильме» и сделанные на полном серьезе , - собственно, уже являют в себе всю суть той неснятой исторической саги.
Жанна бьется за свои идеалы, но миру это вообще не нужно. И он скорее даже не распадается (в экранной интонации Панфилова нет места апокалиптизму) – а просто расползается на множество разных позиций, полностью противоречащих друг другу. Вот идет война, льется кровь. Этот процесс необходимо остановить единой Верой, единым Состоянием, спасти его от самого себя – но миру это не нужно. Нужно Жанне.
Как и Тане Теткиной из «В огне брода нет». Она не только своим искусством, своей наивной живописью пытается мир «спасти» - для Панфилова это было бы слишком просто и банально, много тогда таких художников-недобогов по экранам гуляло! – нет, она искренне пытается всех помирить, - «чтобы всем было хорошо», - о чем и говорит белогвардейскому полковнику.
А Елизавета Уварова, мэр провинциального города из «Прошу слова», мост в этом городе хочет построить, - чтобы пролег он в ту, заречную часть, что еще не обустроена. Последний честный коммунист перед нами, абсолютно верный всем утопическим идеалам подобного сознания.
Во все тяжкие бросается и Васса Железнова из «Вассы», - и тоже чтобы не дать распасться тому делу, на алтарь которого всю жизнь положила – сохранить свой капиталистический мир в целости и сохранности. Но – проблема не только в надвигающейся революции; сей мир распадается изнутри – и опять-таки совершенно внутренне умиротворен в своем распаде, никто и думать не думает ни о какой катастрофе.
Добротой и сердечностью пытается одухотворить абсолютный ужас происходящего и Ниловна из «Матери» - но и опять никому это не нужно.
Ничего ни у кого не получается, ибо и сами героини – тоже заложницы своего собственного сознания. Они или слишком хорошо все понимают, или не понимают ничего, а действуют интуитивно, - но в основе их мировосприятия – утопия. И потому в них самих тоже заключена трагическая вина. А, может, и онтологическая.
Нет никакой вины лишь у Валентины из экранизации вампиловской пьесы «Прошлым летом в Чулимске», которая неслучайно так и называется – «Валентина». Панфилов здесь впервые на советском экране создает близкое «ретро» - в 1981-м исторически остраняет самую серую, самую стагнационную советскую эпоху – начало 70-х. Первый титр фильма будет аж по мозгам бить: «1970». И будет ясно: это сделано не случайно. В фильме мы попадаем в атмосферу тотального духовного ступора, а уж главный его герой-следователь - самый правильный, самый безупречный представитель Советского Мифа! – и вовсе на грани самоубийства, и в 35 лет мечтает только о пенсии. Единственный человек, который тут все видит и понимает – а потому и примеряет на себя роль Бога – это юная девушка Валентина. Но именно она-то и достается самому тупому, самому агрессивному персонажу – полугопнику. Захотел поиметь и поимел – а она не стала отказывать. Помнится, в 11 лет я вышел с фильма в состоянии полного шока: «Бога поимели».
…Любопытно, что я проводил со студентами-режиссерами семинар по Панфилову, и именно эта лента вызвала наибольший эффект. Они просто были потрясены. И именно так – ровно так, как я написал – все поняли его смысл. Что меня тоже слегка потрясло, я не ожидал. Ибо в 1981-м сего смысла не понял никто. И никто не понял, а зачем вообще Панфилов решил эту вещь экранизировать.
Меж тем, я думаю, именно «Валентина» была его манифестом, его матрицей. И его метафизическим высказыванием.
Творчество Панфилова – спокойная, чуть с джокондовским прищуром, хроника обезбоженного советского – или предсоветского – мира, где все правды, мелкие и большие, - в конечном итоге оборачиваются Утопиями. Ибо Бога давно «поимели».
И потому удержать от распада этот мир невозможно.