Очередная молодость балета Театра Станиславского и Немировича-Данченко
ПЕРВЫЙ ТОСТ
Уж не знаю, за кого принято поднимать первый бокал в формализованном застолье, – я подниму за родителей. Основателей балетной труппы театра. Не собираясь никого обидеть, упомяну я, правда, лишь Бурмейстера, поскольку есть повод, а потом равно забуду обо всех. Ибо меня интересует не прошлое, но будущее. Тот проект, который проясняется при новом главном балетмейстере – Сергее Филине. Его дела говорят о том, что он зряче проводит политику, которая позволит иметь театру одну из самых интересных балетных трупп в стране.
Гала-концерт балета предъявил нам Филина в действии: Сергей Юрьевич восстановил спектакль Владимира Бурмейстера «Штраусиана». Немного времени, чуть-чуть затрат – и результат оказался прекрасным: аскетичность сценического убранства парадоксальным образом превратилась в главное богатство, открыв пространство свету, придавшему действию визуальную прозрачность, а стандартная мебель преобразила подмостки в открытую площадку венского кафе. Гармония между реальностью и условностью была найдена без ущерба для составляющих. Ход, может быть, вынужденный, но требующий решительности и вкуса. Смелость обнадёживает.
Исполненная с лёгкостью и блеском, «Штраусиана» предъявила нам ту особенность труппы, которая для меня всегда являлась основной: неуёмную жажду танца. Ослепительная Татьяна Чернобровкина, утончённо-чувственная Кадрия Амирова, элегичная Наталья Крапивина – порадовали все. А ведь было ещё два акта! Резюме: из тех, кого я хотел увидеть, не удалось встретиться лишь с Натальей Ледовской.
Я очень люблю ту труппу, что сложилась к нынешнему дню, однако, сделав в её адрес все мыслимые реверансы, говорить буду не о ней. Как там сказал поэт? «Отечество славлю, которое есть, но трижды – которое будет». Вот-вот, о том, что будет, о танцовщицах нежного возраста и поразмышляем.
ОБРАЗ БУДУЩЕГО
Будущее не заявляет о себе с яростью, проявленность – удел настоящего. Чтобы прозреть грядущее, необходимо смотреть не на тех, кто выдвинут на авансцену «здесь и сейчас», а на тех, кто создаёт «атмосферу», лишь изредка вырываясь вперёд. За этими девочками нужно следить постоянно, но этого мало: нужно знать причину их появления в труппе.
Я не обещаю открыть какие-то тайны – я попросту их не знаю. Меня не связывают с героинями текста неформальные отношения. Я не пил на брудершафт с Филиным, я простой зритель и знаю лишь то, что и все.
Например, мне известно, что Виктория Зиновьева, Юлия Невдошенко и Анжелина Воронцова приглашены в труппу новым главным. Но как попала в театр Карина Житкова, не ведаю. Объединяет их одно: близкий возраст. А в случае первых трёх – ещё выбор Филина. Что позволяет предполагать систему.
Когда новый тренер футбольной команды начинает проводить собственную кадровую политику, есть все основания считать, что образ «команды-мечты» он имеет. Не то ли в случае балета? Параллель очевидна даже в том, что старый состав не разгоняется, но многие игроки получают иное качество.
Осмелюсь предположить, что политика нового руководителя позволит вскоре говорить о «театре Филина» точно так же, как говорили о «театре Бурмейстера» и «театре Брянцева».
У балета музыкального Театра имени Станиславского и Немировича-Данченко вновь «нежный возраст».
СТИГМАТЫ
Опираясь на особенности ключевых фигур, можно добиться многого. Нужно лишь суметь правильно использовать наличное. Особенно если «игроки» разнятся по самому своему типу. Говорю не об амплуа, хочется копнуть глубже. Вопрос о стиле. О том, что несёт каждая танцовщица в себе, что олицетворяет. Оставим в стороне технику – порассуждаем об идеях.
Вика Зиновьева. Красивая, артистичная, хорошо выученная девочка. Её стихия – гротеск, буффонада, характерный танец. При этом Виктория напрочь лишена такого отрицательного качества, как вульгарность. Она – персонаж античного комоса, вертепа Возрождения. С последним её роднит сама кукольность внешности, причём это качество не уничижительно: не станем забывать, что вертеп говорил простым языком о священном. Трудно придумать спектакль, в котором девушка получит главную роль (хотя очень хочется), но уже сейчас смело можно утверждать, что украсить она способна любой.
Уверен, что Филин знает, где занять танцовщицу.
Иной случай – Карина Житкова. Она досталась Филину в наследство. Которым тоже нужно суметь распорядиться. Как? Балетмейстеру виднее, но главное, что выделяет Карину из общего ряда, – барочность, мягкая округлость движений, неприторная пышность и пикантная избыточность не переходящего в пародию танца. Карина – персона галантного века без малейшей примеси маньеризма. Её способности отмечены международным жюри в Риме. Оценит их Филин?
Гениален не тот, кто всё делает лучше всех, а тот, кто открывает в себе истину, хотя и многоликую в проявлениях, но имеющую универсальный и надындивидуальный характер. Красота – «цветущая сложность» и для здоровых эпох – живописный портрет вечности.
ИСПОЛНИТЬ ЦЕРЕМОНИАЛ
Качества Юлии Невдошенко многогранны. Но самая лёгкость её ног заставляет вспомнить о готической архитектуре, тех воздушных строениях, которые, выражая идеал возвышенности, основывались на строгих расчётах. Арки таких сооружений сколь эстетичны, столь же и функциональны. Таков и танец Юлии. Даже в мимических ролях ей свойственна экономность театрального жеста: он появляется лишь тогда, когда есть возможность наблюдателя. Остальное время – незаметность, быт.
Однако данный тип бытового существования относится к эпохе Средневековья, зрелой куртуазности, строжайшей кодификации движения. Юлин жест чист и ясен, ему присуще аполлоническое начало, в нём – господство совершенной формы. Это не значит, что её танец лишён огрехов, нет, но я говорю о его эссенции.
Подобно архитектурным доминантам средневековых городов, не разрушающим, но скрепляющим собой урбанистический ландшафт, Невдошенко способна держать на себе спектакли какой угодно сложности и какой угодно жанровой направленности. Ведь её сила не в следовании какому-то амплуа, а в самом аполлоническом духе личности.
Но церемониальность сценического бытия танцовщицы заставляет думать, что её оптимальное место – в классическом репертуаре.
ОСТОРОЖНО, ЗВЕЗДА!
Единственная танцовщица, способная претендовать на роль воистину современной балерины, – Анжелина Воронцова. В эпоху, когда преобладают деструктивные тенденции, исполнить волю богов – значит следовать нисходящей. Стихия Анжелины – дионисийство, оргиастическая исступлённость, языческие культы и варварские ритмы. Она пробуждает и пропускает сквозь себя такие энергии, что становится страшно: ещё чуть-чуть – и девушку сметёт, она не справится с теми силами, которые вызвала.
Анжелина олицетворяет самый архаичный и жестокий женский миф, она высвобождет хтонических чудовищ, но, как и подобает изначальной женщине, сама – ничто. Это не отрицательная категория, это потенция, способность быть оформленной и заполненной извне. Сама пустота спасает её от разрушения. Глядя на девушку, её победительную улыбку, невольно вспоминаешь слова Гумилёва про «злое торжество» в женских глазах.
Танцовщица богато одарена, но может стать главной проблемой русского балета. Не о характере речь, я о нём ничего не знаю, речь о хаосе.
Не сомневаюсь, что девушка будет танцевать много и в главных партиях. Беда в том, что, следуя своему предначертанию, она может разрушить любой спектакль, тогда как, сдерживая себя, она лишится главного достоинства, окажется заменимой. Её легко представить в балетах Начо Дуато или Мауро Бигонцетти, кровно связанных с дионисийской традицией Средиземноморья, и практически невозможно – в русской классике.
Отдаваясь хаосу, Анжелина завораживает и потрясает, исполняя экзерсис, обманывает ожидания. Лишённая онтологической сущности, она нуждается в хореографе, способном «оседлать тигра», ей необходим руководящий мужской принцип, иначе – саморазрушение. Или – уклонение от воли богов, измена себе и как итог – саморазрушение. Вариантов немного, и это трагично.
Найдётся такой мужчина – мы увидим уникальную для нашего балета звезду. Не сыщется – история Филина не простит: он нашёл драгоценность, но не смог её конвертировать в знаки вечного.
Впрочем, мой прогноз оптимистический. Имея в труппе типажи, показанные мною, Сергей Филин может создавать театр, которому по силам будет разговор не о том, как «мальчик девочку любил», а о рождении и смерти миров, непреложном законе необходимости и «смехе богов», сопровождающем любую попытку человека обмануть всесильную Ананке.
Рождение подобного театра – тоже необходимость.