|
Доконает кого-то рак, А тем временем жизнь идёт, – А тем временем жизнь идёт, И по правде и по судьбе А тем временем жизнь идёт, |
|
СЮЖЕТ РОМАНА
Она купила красный «шевроле»
на деньги друга,
а между тем по всей моей земле
гудела вьюга.
Пока скрипит судьбы веретено,
крутясь по пьянке,
её расшибло в грязное пятно,
как будто в танке.
Но был бы столь неполон наш рассказ
про эту бурю,
когда бы вскоре другу промеж глаз
не вбили пулю.
Вот так бывает в белом феврале:
что? – кроме вздора:
ни друга, ни любви, ни «шевроле»...
ни прокурора.
ВЕНЕЦИАНСКАЯ МАСКА
Боже мой, ты была так хороша
в перьях глазастых павлина,
что встрепенулась слепая душа, –
нерукотворная глина...
Боже мой, этот китайский фарфор
тайного негоцианта
мне ослепляет пронзительно взор
отсветом льда и таланта.
Ты, как волчонок, подсел на иглу
этой фарфоровой девки...
Боже, сияет на каждом углу
блеском дешёвой подделки.
Вкрадчивый голос и лживая масть,
нас не поймать на мякине, –
только откуда она, эта страсть,
к этой случайной богине?
Всё почему-то в себя не приду –
пьяный от чёртовой куклы:
что-то лопочет в любовном бреду,
нижние веки подпухли.
Я не пойму, как всё это назвать –
разве что лентой Феллини...
Маску откинь, а под маской опять
светятся перья павлиньи.
Дрыхнут палаццо. Придуманный рай.
Только туристы внакладе...
Хлюпает венецианский трамвай
по загнивающей глади...
Только под утро встаёт на дыбы,
глухо клокочет лагуна
голосом невыносимой судьбы,
хриплым наречием гунна...
Снова беснуется мир молодой,
снова взрывается ярко,
снова затоплена вечной водой
чудная площадь Сан-Марко.
Волны промчатся, минуют года,
сердце затянется ряской...
Я не расстанусь с тобой – никогда,
Венецианская Маска.
Венеция, 1995; 2007
ЛЮБОВНОЕ
Смотри, как женщина проходит,
любовь и ненависть тая...
Прекрасна при любой погоде, –
и эта женщина твоя!
О, как она поводит тазом,
шипит в потёмках, как гюрза...
...И в страсти обретает разум
предстательная железа!
***
Оскоминой душу свело
от истины, в сущности, пресной:
здесь каждый получит своё,
вот только когда – неизвестно.
Кому-то в Женеве счета,
кому-то матрасы дурдома,
кому-то позор и тщета,
а лучше – ведро самогона!
О зле позабыв и добре,
с прикрытыми веками Вия,
на газовой чёрной дыре
покоится наша Россия...
И словно бы после войны –
невидимой взглядом, но лютой,
зияют руины страны,
подпёртые евровалютой.
РАЗМЫШЛЕНИЕ ПЕРЕД ТАМОЖНЕЙ
(почти по Шекспиру)
Есть многое на свете, друг Горацио,
что лишь дурак укажет в декларации.
ФРАГМЕНТ
Ангелы – вопрошают
Вихри над нами веют
Доллары дорожают
Женщины дешевеют...
Скрипнут на перегонах
Ручки ночных стоп-кранов
Оборотни в погонах
Светят со всех экранов
Веют над нами вихри
Доллары дорожают
Чёрные мотоциклы
Правила нарушают
Женщины дешевеют
И мужиков прощают
Вихри над нами веют
Ангелы вопрошают
Запросто, без усилья
Реют в надмирных сферах –
Но почему-то крылья
Держат на револьверах
***
Торгуют раками с коробки у метра’,
от жизни этакой они не ждали шняги,
хоть полудохлые, а двигают клешнями,
из тины выловлены чуть ли не вчера...
Внавал уложена зелёная братва –
членистоногая, как прапорщик на вахте,
торговля уличная в милицейском акте
отражена точней, чем дважды два.
В субботу публика с утрянки весела,
ноздрями двигает и алчет пива резво,
с восьмого этажа несётся трезво,
«как упоительны в России вечера...»
Владеет бизнесом лотошник из Баку,
он верит в будущее с его дыханьем жарким,
он предприимчив так, что фейс его в пуху,
а это значит – быть бедняге олигархом...
Зелёная братва уложена внавал,
венок плетётся из укропа и лаврухи,
так цезарей увенчивались муки –
хрустит в карманах карма и навар!
Конечно, мелочи, а всё-таки еда,
закуска прячется в хитине цвета хаки,
а в кухнях пенится пузатая вода,
от лютой ненависти уж краснеют раки...
Суббота, 27 июня 2009,
на метро «Сходненская».
На коробке выложена куча
едва живых раков.
***
Паутина фортуны и горечи ком,
а чего ещё будет на свете? –
мы запутались в мире и, словно в дурдом,
все попались в незримые сети.
Потому-то заходится сердце рывком,
опускаясь на гребне провальном:
вот и про’жил ты, милый, дурак дураком
в этом мире почти нереальном...
***
Привычный мир просел,
не выдержав нагрузки, –
а на’ хрен шантрапе высокая душа?
Заморская братва ругается по-русски,
и не объять умом масштабов грабежа...
Мой драгоценный друг,
пусть мы живём не хуже,
чем нам хотелось жить сегодня и вчера,
но цепенеет мир, придавленный снаружи,
и почему – пойми! –
окрест кричат «ура!»?
Ты что-то стал тяжёл,
и не расправить крылья,
да и зачем нестись – неведомо куда
в пустыне лимиты’, где рухнули усилья
семидесяти лет безмерного труда...
ПРОГУЛКИ С КАТЕРИНОЙ
1.
Окрест гремят безумные трамваи,
несутся прочь,
и фонари качаются, скрывая,
что скоро ночь.
О чём галдят крещёные китайцы? –
товар «шерше»,
а в небесах страны сияют яйца
от Фаберже.
Во все концы несутся депутаты –
а в голове
шуршат и мнутся красные мандаты
и эСКаВэ...
А вообще на море и на суше
такой бардак,
что мёртвые да и живые души
бредут впотьмах
с когортой очарованных моментом
крутых ментов...
...Здесь был бы идеальным президентом
Козьма Прутков!
Когда опять меняются эпохи,
по мостовым
в обнимочку идут волки’ и лохи,
вдыхая дым.
О, дым надежд и снег в лицо и спину, –
всё, как в аду!
А я, представьте только, Катерину
в кино веду.
2.
Жизнь несётся колесом –
ну, поехали,
но замри перед лицом
в старом зеркале...
Что-то веет в глубине
столь печальное,
что подсказывает мне
беспощадное:
Вот такая вот судьба –
не отвертишься,
но смотрю я на тебя,
а ты вся светишься...
***
Мы с тобой проворонили
что-то такое,
что немыслимо выразить словом:
ни печалью назвать, ни сравнить
и с тоскою,
разве – с нежностью в мире суровом.
А потом – и перрон, и прощанье,
и поезд,
покачнулись в руках георгины –
и на том обрывается странная
повесть
без героя и без героини...
Обрывается повесть –
и криком экспресса
отзывается наше прощанье
где-то в области сердца,
у хвойного леса:
до свиданья – ау! – до свиданья...
1969
***
Пройдут аварийные годы,
как этот последний трамвай...
Из химии и из свободы
построят искусственный рай.
Последнее дерево срубят
и плюнут в последний родник,
и выжгут калёным железом
страницы страданий твоих.
ДЫРЯВЫЙ СОНЕТ
Вот и все слова.
Ничего от века –
лепет и молва,
словно треск ореха.
Участь такова –
тут уж не до смеха.
Что качать права?
Что просить у снега?
Истина крива,
неуютна нега...
Кончились слова.
Остаётся эхо,
в небе синева,
а в душе прореха.
***
Невозможно проститься,
невозможно расстаться
и в окрестностях Стикса
невозможно остаться.
Было много веселья,
было больше печали,
и неслись карусели,
и сирены кричали...
И кричали сирены
в бесконечной погоне,
что грядут перемены
и окрест похороны.
Времена – до Гомера:
на последней заставе
трепетали химеры
о позоре и славе...
В этой местности стылой,
полной страхом и злобой,
меж Харибдой и Сциллой
ты прорваться попробуй...
Мир острее, чем водка,
и подёрнут туманом,
где качается в лодке
перевозчик с наганом.
И пронзает до дрожи
дух свинца и бензина,
всё! – сквозит вместо кожи
холодок стрекозиный...
***
Ты небо подопри плечом,
отбрось усмешку независимую...
– О боже, я здесь ни при чём,
я просто за тобой записываю.
МОСКВА