Под утро мучавшая всю ночь температура пропала, но зато появился Высоцкий. Сел на диван, и давай по сторонам оглядываться, тревожно так оглядываться. Неспокойно и мне стало.
– Где у тебя, Макс, – спрашивает, – гитара?
– Нет у меня гитары, – отвечаю с сожалением, – без гитары я, Владимир Семёнович.
– А вот это нехорошо, Макс, нехорошо! – расстроился Высоцкий и давай по комнате круги нарезать, быстрыми шагами. – Я бы сейчас сыграл!
– Владимир Семёнович, а для кого вы пели вообще? – спрашиваю. У вас ведь что ни песня, то надррррррррыв!
– Дурак ты, Макс, – Высоцкий отвечает. – Кизлярское у тебя есть?
– Кизлярского нет, – говорю. – А про пел – я всё понял, Владимир Семёнович.
– Да ни черта ты не понял! – закипел бард. – Что ты вообще можешь понять, если у тебя ни гитары, ни кизлярского? «Для кого я пел» – эх ты!
Высоцкий исчез внезапно, как и появился.
Вместо него припёрся какой-то страшный ворюга. Сел напротив и сидит, молчит – только глаза зыркают – недобро так.
– Фуфел ты, – говорит, – Макс, реальный фуфел. И живёшь неправильно, надо тебя на ножи поставить.
Я отчего-то испугался до безобразия и начал объяснять, что этого делать нельзя, ну никак нельзя.
– К тому же я не блатной ни разу, – ужом вертелся, – почему меня на ножи?
– Потому, что пользы от тебя нет никакой, – ворюга ответил. – На ножи, и баста.
Так и не смог я его убедить ни в чём.
Он куда-то делся, а я долго ходил расстроенный, сокрушался: «И как так? Ладно, унижался, не убивать просил – Бог с ним. Но вот Семёныча на хрена обидел?»
Потом Пушкин прибежал.
– Выпьем, няня, где же кружка? – кричит и большую бутыль вина достаёт из авоськи.
– Какая я вам няня, Александр Сергеевич?! – отвечаю с досадой. – Ахинею несёте.
– Ладно, – посерьёзнел Пушкин, – я же не просто так, не про между прочим, а по делу пришёл. Читал стихи твои давеча и прозу…
«Ох ты, – думаю, – вот оно! Сам Пушкин меня читает!»
– И что, Александр Сергеевич скажете? – спрашиваю. – Как вам?
– У меня дуэль завтра, с Дантесом, – говорит Пушкин. – Сходи ты вместо меня. Дрянь у тебя какая-то, а не стихи. Да и проза тоже. Не жалко тебя.
Я растерялся немного и обиделся на поэта.
– Да пойми ты, – Пушкин твердит, – у Эдмона рука лёгкая – твой единственный шанс. Сам знаешь, как оно бывает: до смерти – дрянь, после – гений. Не маленький, должен понимать.
– Я, – говорю, – Александр Сергеевич, подумаю. А вино не раскупоривайте даже – не пью я вина, тошнит меня от него.
– Завтра в восемь, – Пушкин похлопал меня по плечу, – давай, вся Россия на тебя смотрит. Не подкачай!
Пушкин ушёл, я сидел на диване и думал скорбные мысли: отчего, почему, да как так?
Со всех сторон на меня с ожиданием таращилась Рассея.