ПЕРСОНА
Природа словно бы специально создала его для танца: наградила сильфидной лёгкостью, безразмерным шагом, стопами с точёным подъёмом, способностью к стремительным вращениям и умопомрачительно высокому прыжку. Обладатель звёздной фамилии («цискари» – по-грузински первая вечерняя звезда), он с мальчишеской лёгкостью, «одним прыжком» покорил величественную сцену Большого театра России. Однако образ мальчика с трепетными движениями и нежными застенчивыми глазами не стал для него единственным. Николай Цискаридзе – артист мыслящий и ищущий. Он доказал, что прекрасный принц может быть и Злым гением, и старухой Карабосс, и уродливым горбуном с возвышенной душой, и одержимым мятущимся Германом. Николай Цискаридзе умеет «танцевать душу». Он делает из балета зрелище не только эстетического, но драматического порядка. Он создаёт новый образ танцовщика XXI века, и потому кто как ни он идеальный, вероятно, собеседник в преддверии отмечающегося 29 апреля Международного дня танца.
– Николай Максимович, каких балетных постановок вам сегодня не хватает в Большом?
– Постоянно повторяю, что больше всего люблю классику. Я прежде всего классический танцовщик и этим очень горжусь. Мне интересны большие спектакли с сюжетом, в которых есть что поиграть. Например, очень бы хотелось, чтобы у нас поставили «Орфея» и «Блудного сына» Джорджа Баланчина, «Даму с камелиями» Джона Ноймайера, «Манон» Кеннета Макмиллана, «Онегина» Джона Кранко. Но, к сожалению, репертуарная политика Большого театра не всегда учитывает желания и возможности солистов. Было бы прекрасно, если бы появилось что-то совсем новое, но только хорошее, потому что мне жалко себя, свои способности. Не хочу ползать по сцене! Хочу роли!
– В прошлом году вы стали участником программы «Короли танца» в Нью-Йорке, где выступили в своеобразном моноспектакле Ролана Пети «Кармен. Соло». Чья это была идея?
– Самого Ролана. Он создал этот номер для своего вечера. Первоначально его исполнял Мануэль Легри (этуаль Парижской оперы. – В.Ч.), а потом хореограф переделал номер мне и, как всегда, усложнил! Я постоянно вызываю у Пети желание что-то добавить. (Улыбается.)
– Насколько вам была интересна эта работа? Столкнулись ли вы с какими-то сложностями в процессе репетиций?
– Мне вообще близко творчество Пети, он ставит такие спектакли, какие нужны мне, игровые. Номер задуман как мечта артиста балета. Я предстаю там в образах сразу четырёх персонажей: Кармен, Хозе, Эскамильо и самого себя – танцовщика. Особенно сложной задачей была вариация с веером Кармен, которую надо было станцевать по-мужски.
– Этот номер увидит Россия?
– Да, его можно будет увидеть в октябре во время гастрольных показов проекта «Короли танца». Они пройдут на разных сценах – но в Большом и Мариинке обязательно.
– Под каким из многочисленных, созданных вами образов прячется ваша истинная натура? На кого из своих героев больше всего похож Николай Цискаридзе?
– Ни на кого – как говорится, в каждой роли открываю частичку своей судьбы. Ведь я играю в основном трагических героев. Если бы я походил на кого-то целиком и полностью, то, наверное, плохо бы кончил.
– А кем бы ещё хотели побыть на сцене? Вы – начитанный человек. Может быть, существует какой-то литературный герой, в образе которого вы смогли бы открыть ещё грань своей души?
– Хотел бы станцевать Онегина, Гамлета, князя Болконского, даже князя Мышкина попробовал бы…
– Дайте ваше собственное определение: что такое балет? В чём вы видите преимущество своей профессии перед другими?
– Многие, занимаясь балетом, думают, что делают что-то сверхъестественное, на самом деле это не так. Балет – это красота. Нет красоты – нет балета. Но не красота бантиков и рюшечек, а другая – гармоничная. Преимущество нашей профессии над другими? Наверное, в том, что мы молчим. За словами можно спрятаться. Например, драматические артисты могут спрятаться за хорошим текстом, мы этого сделать не сможем. И если ты не наделён чем-то свыше, всем будет ясно, что ты просто обыкновенный артист.
– А в чём душа танца?
– Душа танца? У каждого по-своему – это индивидуально. Для меня она в музыке. Для меня главное – музыкальность, гармония сочетания движений и музыки и ещё, когда зритель думает, что он тоже так сможет, тоже так сделает, – это наивысшее искусство, это значит – удалось! Потому что ты стопроцентно знаешь, что на самом деле он этого никогда не сделает!
– Что, по-вашему, отличает вас от других балетных танцовщиков?
– Я всегда всё делал так, как считал нужным. Часто это совпадало с желаниями балетмейстеров. Я никогда никому не подражал, но и не стеснялся что-то взять, перенять со стороны, если это действительно было хорошо. Я не копировал чужой стиль, не занимал ничьё место – создал своё собственное. Должен сказать, что мною руководили потрясающие люди со вкусом – Пестов, Уланова, Семёнова, Фадеечев. Они понимали, что мне в профессии не надо делать, как все, а только так, как я хочу, разве что не перегибая при этом палку. А главная черта, которой я отличаюсь от многих других танцовщиков, – всё та же музыкальность. Этим мало кто из танцовщиков отличается. Ведь некоторые не просто танцуют немузыкально, но элементарно не попадают в ритм.
– Вы с кем-то или с чем-то себя ассоциируете?
– Я обыкновенный, «бытовой» человек, ни с кем и ни с чем себя не ассоциирую. Люблю вкусно поесть, полежать в гамаке и ничего не делать.
– Что движет человеческой жизнью – разум, чувство, желание, человеческий эгоизм или что-то ещё?..
– Нам не надо об этом думать. Я не философ. У меня другая профессия. И я не засоряю голову ненужными идеями.
– Современный балет очень разнопланов. Существуют различные виды хореографии. Могли бы вы как человек, видевший многое и многих, дать предсказание балетному будущему. И по какому пути развития должна идти русская хореография?
– Интересны те хореографы, у которых есть собственные мысли, те, которые ставят что-то «от себя». Последнее время все очень увлеклись заимствованиями. И в том, что многие считают новым и свежим, я вижу «первоисточник», знаю, откуда это взято. Конечно же, смотреть и танцевать такие балеты, где нет ни одной оригинальной идеи, мне неинтересно. Хочется видеть Почерк. При этом не люблю, когда хореограф ставит что-то только потому, что ему так хочется. Когда ползают по полу для того, чтобы выразить чувство, это мне понятно. Но «половые комбинации» только для того, чтобы «выпендриться»! Трясти ногами и руками просто так?! Не должны и сами исполнители быть бездумными. Даже когда я танцевал Кеннета Макмиллана – он довольно формальный хореограф (имею в виду вариации, дуэты в его балетах потрясающие!), я пытался вложить в свой танец смысл. И делаю это всегда. «Легенда о любви» Юрия Григоровича – верх хореографии, но нельзя допускать иллюстративности исполнения. Исполнять спектакли Григоровича как набор движений, как делают некоторые, глупо. Хореография Григоровича должна быть наполненной.
– Ваше мнение о последней балетной премьере Большого театра – «Вечере американской хореографии»?
– В этой программе есть балет Баланчина. А Баланчин – гений. Его «Серенада» – уникальный спектакль. И одна из лучших исполнительниц такой хореографии – Светлана Захарова. Я уже видел этот балет в её исполнении в Мариинском театре. Она танцует музыкально, стильно, что для меня крайне важно. Но ещё Захарова – по-настоящему красивая балерина. Это тоже имеет большое значение. Кривоногие, короткорукие и с прочими несовершенствами балерины для меня просто не существуют, чтобы они не вытворяли на сцене. Образцом можно считать таких балерин, как Марина Семёнова, Майя Плисецкая, Надежда Павлова, Екатерина Максимова, Габриэла Комлева, Ирина Колпакова.
– Как вы относитесь к репертуарным экспериментам Большого театра, как балетным, так и оперным?
– К оперным – никак. Не хожу. А в отношении балета… Вехой в истории они не станут, хотя хочется, чтобы артисты извлекли из всего этого урок.
– Ваши мечты – творческие и нетворческие?
– О мечте не говорят. Она должна быть мечтой. Когда она озвучена, то не исполняется.
– Если бы у вас был выбор – где бы вы хотели жить, может быть, в каком-то необыкновенном месте?
– У меня была возможность выбора, и я выбрал. Я жил там, где хотел. Моя Родина – Большой театр.