Алина Гатина,
Алматы
На то, чтобы мы стали людьми, нам отводилось три месяца.
На исходе мая мы грузимся в старый проржавелый пазик, похожий на буханку, и думаем о том, о чем и должны думать, — вот и лето.
В те несколько минут, пока наш завхоз, временно ставший водилой, свесившись из шоферского окна, о чем-то говорит с директором, завязывается потасовка — обычная незлая грызня за места впереди; потом в автобусе появляется заведующая, завхоз-водитель нажимает на кнопку, двери схлопываются, и мы катим. Заведующая еще пару раз гаркает для устрашения, обернувшись к нам вполоборота, и принимается за бумажки.
Стамеска бесцеремонно глядит в них через ее плечо. Он стоит так до тех пор, пока заведующая, подскочив на сидении, не стукается головой о его подбородок.
— Чего тебе? — злится она.
— Читаю, — нахально парирует Стамеска, — не против?
Заведующая моментально вскипает до температуры, при которой плавится даже металл, и это мешает ей отшить его во всех выражениях. Кажется, будто во рту у нее растекаются металлические коронки, так что вместо букв оттуда вылетает только невнятное бульканье.
— Ну, ладно, против так против, — вежливо, но важно говорит Стамеска и не спеша углубляется в хвост, тем самым как бы выдергивая штепсель из розетки и разрешая заведующей докипать в одиночку.
Заведующая пытается заручиться поддержкой водителя и возмущенно пронзает его взглядом, ожидая, наверное, каких-то утешительных слов.
— Я не люблю, когда чужой мои читает письма, заглядывая мне через плечо, а? Елена Алиевна? — весело говорит водитель, крепко держась за руль обеими руками и пританцовывая на ухабинах.
— Вот именно что через плечо, — говорит заведующая. — Такое маленькое, такое безнадежное хамло!
— За тем и везем, — улыбается водитель.
Четверых из этого автобуса я знаю лично. Остальные — сборная солянка из других интернатов и детдомов.
Оглядывая друг друга, мы не пытаемся заговорить, потому что жара в автобусе стоит смертная. Не лучше и на свободе, за окнами: дует жуткий суховей, тянется грязная пылевая завеса.
Я сижу рядом с Ленкой Пустовой и не хочу представлять себя на скучной однообразной дороге в жестянке казенного транспорта. Тогда я закрываю глаза и пробую представить себя египетской царицей, попавшей на колеснице в хамсин. Потом уже, досадуя на недостаток рабов, превращаюсь в туристку, едущую в Гизу. Хамсин сохраняется как декорация, потому что хамсину без разницы, что дует он не в Новое царство, а в 2019 год.
Но надолго задержаться в туристках у меня не выходит — не хватает опыта. Самолетами я никогда не летала, в поезд заходила только раз — и то в качестве провожающей. О кораблях-пароходах и говорить нечего.
Ленка, Ванька Тухлый, Мамлюк и я — одноклассники. Стамеска учится в параллельном. Самый старший среди нас Мамлюк — ему вот-вот исполнится 18. Стамеске — 15, а нам троим по 16 лет.
Неделю назад мы и не думали, чем обернется для нас предстоящее лето. Это было очередное лето в череде тех лет, что мы провели в интернате. Но Ленка Пустовая умудрилась повеситься сразу после годовых экзаменов в выдраенном до блеска туалете; Ванька Тухлый — напиться с местной шпаной и угодить в милицию; Стамеска — взломать арендованное (под мутные коммерческие нужды) помещение интерната; а я и Мамлюк — попасть под раздачу вместе с Пустовой, которую мы вовремя выудили у лодочника Харона, лишив его привычного заработка.
Но даже эти преступления были не бог весть какими. Понимать здесь нужно главное: мы не детдомовцы, не круглые сироты, не отказники. Кое-какие семьи имеются у каждого из нас. Мы, так сказать, срединная прослойка между теми, у кого есть всё, и теми, у кого нет ничего, а точнее – никого.