Это портреты Нины Минчёнок. У неё свой стиль – думать линиями, точками, прерывистыми тире. История фотографии началась с застывшего перед треногой человека в парадном костюме, с зализанными волосами на голове. А у Нины Минчёнок портреты без лиц, без голов. Чем это рождено? Протестом, внутренним несогласием? Нет, поиском правды. Своей правды, которая приводит к обновлённому взгляду на мир, где лицо лжёт. Лжёт глянцевая улыбка, глянцевая мудрость. Это обновлённый взгляд на природу правды, одинаково реалистичный и сюрреалистичный. В нём есть и буря молодости, и степенность зрелости.
Нина Минчёнок молодой, но уже зрелый автор. За плечами две персональные выставки, членство в Союзе фотохудожников, коллективные фотовыставки. Фотографирует с четырнадцати лет. Начинала с неистовой одержимости, превращая обычные объекты в странные: друзей, знакомых, муравьёв, собак, кеды – всё, за что стремился уцепиться любопытный блуждающий взгляд. Нина открыла возможности именно фотографии: запечатлеть блеск металла, который не замечаешь в обыденной жизни, возможность продолжить силуэт предмета в руках линией на стене. В её ранних фотографиях угадывается увлечённость Маном Рэем: девушка, сидящая спиной, силуэт которой можно сравнить со скрипкой. Рождается обманчивое соединение несоединимого.
Свои университеты проходила во ВГИКе у Сергея Александровича Соловьёва. И мастера, и ученицу связала взаимная увлечённость фотографией. А потом пришёл черёд истины и поиск её природы.
Нина Минчёнок не стремится польстить самолюбию модели. Что остаётся от человека на её портретах? У неё льстящий взгляд критика или пытливый взгляд исследователя, который ищет новую искренность? Конечно, второе. Говорят, «лицо не врёт». Как раз врёт. Более честными оказываются руки и пальцы, которые могут дрожать, шея, которая не скрывает возраст, спина, которая ссутулится и показывает нечто совсем другое, нежели лицо. Спина. Для фотографа Минчёнок – это огромная платформа. Спина по определению безлика. Спины можно спутать. Спина – это место уязвимости духа. По отсутствию у неё крыльев можно догадаться о природе падшего ангела.
Мир не цельный. Так же, как и тело человека. Тело складывается, как мозаика, и каждая часть тела обладает своей семантической нагрузкой. Надо найти такой угол зрения, когда то, что должно быть слито в единое, начинает «разрывать взгляд», рука – отдельно, спина – отдельно. Минчёнок этого добивается, создавая новую «геометрию тела». Руки – это инструмент насилия, инструмент ласки. Взгляд Нины Минчёнок редуцирует руки до линий и превращает в новые символы. В многообразии прочтения они становятся самостоятельным объектом, взывающим к автономности. А что дальше? Происходит отделение части тела как субъекта и превращение её в самостоятельный, автономный объект. Странное свойство видеть мир геометрически. Оно хорошо для фотографий городских пейзажей, но необычно для изображения тела. Девичьи лица, полуприкрытые распущенными волосами, люди, отворачивающиеся от нас, силуэты, возникающие из ниоткуда и уходящие в никуда, пейзажи, притягивающие таинственными тенями, – всё это напоминает картины из сна. На фотографиях Нины спина зачастую выразительнее лица. Удивлённое лицо человека, оглядывающегося назад, чтобы увидеть будущее, притягивает своей загадкой. Среди объектов Нины Минчёнок нет сентиментальных парочек. Нет никакой речи о любви. В фигурах её моделей нет привычной цельности. Главное в фотоантропологии Нины Минчёнок то, что у её моделей нет голов, потому что голова – это часть привычного портрета, её субъект, который научился обманывать.
Говорить о портрете человека без самого человека – вещь парадоксальная. И поэтому свежая. Своими работами фотохудожник словно бы говорит модели: «Спрячьтесь, пожалуйста. Я вас лучше поищу». Ни один человек не видит себя в зеркале так, как видят его со стороны. Взгляд Нины Минчёнок – это не зеркало. Это та самая правда, которую ищут все художники. Идеальные парадные портреты не для неё. «Парадные гламуры» утомительны и похожи друг на друга! А вечный вопрос: «Где же жизнь?» в её портретах находит свой ответ. Гламур – это смерть, смерть искусства, медленная и разъедающая. Девчонка на заброшенном пустыре, которую от вселенной отделяет только хлипкий забор, дурачится, притягивая огромную землю к слабым ладоням. Фотограф успевает уловить и запечатлеть силу притяжения одиночества.
Такое притяжение невозможно уловить, не имея в запасе ещё большего одиночества. Значимым на фотографии оказывается свободное, не занятое линиями, пространство. В нём – воздух, который превращается в ветер, что переправляет на ту сторону небытия, где боль потери отступает.
Главное в работах Нины Минчёнок – это тишина. Там нет звуков. Единственный способ противостоять смерти – поймать красоту мгновения. Формула красоты не нуждается даже в памяти. Вопрос, как на портретах возникают те, кого там нет, и о чём она фотографирует, снимает сам автор:
«Долго я себя спрашивала, о чём снимаю, склонялась к тому, что просто не о чем сказать, опыт в жизни же небольшой, особенно в 15 лет.
Но в 25 всё оказалось гораздо проще, ответ найден. Снимала – то, да и снимаю о том…
О чём не хочется говорить!
О чём не нужно говорить!
О чём не хочется думать!
Но оно есть.
Есть в тебе и всегда будет. Смерть, потеря, ветхость, медленно угасающее время.
И даже эти слова не точны.
В этом нет никакой мысли, никакой, только ощущение. Удушающее ощущение непреодолимой потери.
Ну и что вообще про это сказать?
Тишина».
Кира Равинская
Мамина квартира
Падший ангел