Одна из наиболее прискорбных наклонностей, замеченных у нас, это – наклонность подходить ко всем вопросам с их самой мелочной и гнусной стороны, потребность проникать в хоромы через задний двор… Это в тысячу раз хуже невежества…
Фёдор Тютчев
Мировой кризис ставит перед нами вопросы не только экономические, финансовые, но и идеологические.
Мне повезло. Мой журналистский стаж начался с Первого Московского часового завода.
Это было в самом начале перестройки. Руины Первого часового и сейчас ещё дымятся между Воронцовской и бывшей Марксистской улицей – неподалёку от метро «Пролетарская». Тогда, в середине 80-х, это было мощное производство с коллективом в семь тысяч человек. В тридцати его цехах (вся технологическая цепочка) производилась часовая продукция марки «Полёт». Механические, кварцевые, электронные часы разнообразных калибров и вполне приличной гаммы внешних оформлений.
Продукцию Первого МЧЗ на праздники дарили передовикам производства, спортсменам, космонавтам, народным артистам и прочим заслуженным людям. Все они почитали за честь принимать такие подарки, хотя и знали о существовании часов марки Rolex.
Более 80 процентов продукции завод поставлял на экспорт – миллионы штук. Предприятие держало небольшую, но заметную долю мирового рынка. Не говоря уже об отечественном. Марка была не суперэлитная, но довольно приличная для своего класса. Монстры мирового рынка никогда бы не уступили и пяди своего сбыта, так что «Полёту» ничего не оставалось, как заходить с тыла, не гнушаясь и продажей в Юго-Восточный регион часовых механизмов без корпуса.
Первые впечатления – всегда самые сильные. Так вот, первые дни на заводе – впечатления большого общего дела, в котором не чувствуешь «пирамиды подчинения». Управленческая пирамида на психику отнюдь не давила, она была практически невесома. Рабочий не чувствовал психологической зависимости от начальника, будучи защищён от превратностей производственных отношений. Слитность с жизненными ритмами огромного коллектива и приобщённость к большому делу почувствовал сразу.
В те далёкие уже времена люди приходили на завод и улыбались друг другу. И шли работать. И работали с отдачей.
И ведь были же стимулы – и материальные, и не только. В инструментальном 25-м цехе слесарь получал по 500 и более рублей. Работа вообще была сдельная на многих участках производства. На эти деньги можно было жить по тогдашним меркам вполне достойно.
В стране работали крупные научно-исследовательские институты, занимавшиеся нормированием труда в отраслях. Твой труд – в зависимости от объёма и качества – стоил столько-то и столько-то. Наука о труде предлагала новейшие методики обсчёта трудозатрат. Рынка не было – это точно, а стимулы-то были – и ещё какие.
И не на одном только Первом МЧЗ. До этого пришлось потрудиться в одном конструкторском бюро. Система стимулирования труда была, возможно, и не лучшей в мире, но, во всяком случае, вполне эффективной.
Вернусь всё же к Первому часовому… Хотя к чему возвращаться-то? От завода осталась едва ли десятая часть. Рожки да ножки. Почти все корпуса умело распроданы и ушли на сторону. Обломочек ещё как-то держится на плаву в частном формате – и ему даже оставили для экзотики микроскопический сегментик рынка. Но то, чем это производство было, оно никогда не станет…
Не стало, впрочем, и того КБ при Минсудпроме, которое в самом центре Москвы конструировало промысловые траулеры и катера на воздушной подушке. Производственная база, конечно же, была в других местах, а сами кульманы стояли рядом с местом, где потом на Огарёва вылез из земли бигмак. Траулеры, кстати, тогда продавались по всему миру…
Дух творчества царил и там, и там. Эпоха равенства и братства – в той своей части, что выпала на мою молодость, – исповедовала безусловное уважение к «чёрным воротничкам» и мозолистым рукам. Рабочий и технарь-специалист, если и не были на всю катушку гегемонами, то чувствовали свою значимость и слитность с жизнью страны и народа.
Кто-то, возможно, сцедит с изумлённой губы: а почему ж вы тогда развалились, если были такие жизнеспособные? Можно крепкому и абсолютно здоровому мужику сунуть в спину нож – и потом кликушествовать над телом: смотрите, он умер, он же был совершенно нежизнеспособен…
Реформациям и прочим социальным сдвигам отнюдь не предшествует упадок. Эта мысль хорошо известна. «Низы» вообще не способны устраивать революции (разве что бунты, а это другое). Их устраивают ангажированные пассионарные сословия и прочие группы населения, вполне уверенно себя чувствующие, но стремящиеся к неким сверхблагам.
Зовите меня незрячим, но там, где ваш покорный слуга вступал в соприкосновение с реальным производством, он не видел никакого упадка. А главное – была реальная гармония трудовых отношений, комфортная эмоциональная среда, что благотворно влияло на производительность, исключая агрессивную потогонность. И культура была, и «соцпакет», и «рекреация», и Высоцкого с гитарой помнили в сборочном 11-м цеху. И теплоход был свой, и детсады, и дом физкультуры, и путёвки на море, и чего только не было. Первый МЧЗ, например, оплачивал мои занятия виндсёрфингом на Водном стадионе.
Наше историческое отставание в технологиях объяснимо многими причинами – и «качеством народонаселения», и вечной мерзлотой, и удалённостью от европ. И в чём-то – злонамеренностью этих самых европ и америк. Но только в самой меньшей мере связано оно с пребыванием в «тенётах тоталитаризма». Скажу больше: последняя, перебродившая и отстоявшаяся треть социалистической демократии вообще была самой светлой эпохой в жизни России. Лучше других это понимают толковые технари… В меньшей мере это понимают гуманитарии. Совсем забыли об этом обыватели.
Тютчевские слова о нашей наклонности проникать в хоромы через задний двор справедливы, к сожалению, и по сей день. Но справедливы – через эпоху. Поскольку менее всего применимы ко временам среднего и позднего социализма в СССР. То была эпоха идеократии, создавшей социалистический тип homo faber – «человека производящего». И я лично убеждён, что только в этом виде, в этой формации, мы как народ и превозмогли в себе эту прискорбную наклонность. В сознании homo faber её просто-напросто нет, это сознание чище…
Точка зрения авторов колонки может не совпадать с позицией редакции