Отечественный теле- и киноэкран нередко оскорбляет ветеранов разнообразными «Сволочами» и «Ржевами…», сделанными людьми, которые и представления не имеют, что такое война. А сценарии или книги тех, кто пережил войну, увидел её хотя бы детскими глазами, невостребованны – неформат. Представляем вашему вниманию отрывки из автобиографической повести «Гибрид» известного режиссёра-документалиста Игоря Беляева.
Война случилась как раз вовремя.Только я окончил второй класс на «хорошо» и уехал к папиной бабушке и папиному дедушке в Лосинку. Начиналось длинное, скучное лето. Родители намылились на курорт, а я должен был коротать время на Нагорной улице, где и ребят-то не было. Раз, два – и обчёлся. Даже в войнушку поиграть не с кем!..
Дед гуляет каждое утро на станцию за газетой – радио у нас в Лосинке не было, а бабушка встаёт всех раньше, стряпает нам на целый день чего-нибудь вкусненького и мчится в Москву, в роддом. Конечно, сама она рожать не собирается. Уже выродила, слава тебе Господи, троих взрослых сыновей и среди них моего папу. Теперь в родильном доме она была у Гиговского сестрой-хозяйкой. Хотя непонятно почему она сестра, если Гиговский мне совсем не дедушка, и не дядя, и вообще не проявляет к нам ни малейшего интереса? А просто использует бабушку «в хвост и в гриву», пользуясь её добротой и безотказностью, как говорят в нашей семье.
Вовка с другой улицы, с Интернациональной – мой единственный хороший друг, – вчера припёрся с известием.
– Наверное, скоро будет война с немцами.
Дедушка сидел в тени на раскладушном стуле, дышал воздухом и рассердился, как всегда, когда говорили не то, что написано в газетах:
– Фуй! Фуй! Не говорите мне глупости. Ты уже большой мальчик и мог бы читать «Правду».
Дедушка не поленился, пошёл в дом и принёс позапрошлую газету, где было написано чёрным по белому, что никакой войны не будет, всё это злостные вымыслы враждебных элементов.
Но Вовка не сдавался:
– А слабо на спор?! Всё равно война будет.
Уж откуда у моего друга такие верные сведения, понять не могу. Но он был готов даже побожиться, есть землю и биться об заклад с дедушкой на вафельное мороженое и бутылку ситро.
Биться об заклад дедушка отказался. «Категорицки»! И когда Вовка ушёл домой, посоветовал мне не водиться больше с этим глупым мальчиком, который не читает газеты и распространяет злостные слухи по всей Лосинке.
На следующее утро было как раз воскресенье. На небе ни тучки… Парочку раз съехал на своём велосипеде от калитки к дому. С горки лететь хорошо, а потом его в горку на себе таранить – запыхаешься!.. Вот бы искупаться сейчас в Яузе! Да разве их уговоришь?.. Скукота!
И в этот момент примчалась моя дорогая мамочка на дядилёниной «эмке». Она была такая бледная, с ненакрашенными губами. Мама сказала, что началась война и нам надо быстро собираться в Москву…
Эвакуация – это когда можно ехать в поезде без билета.
Эвакуация – это когда в вагоне не то что сидеть – стоять негде. И даже если ты захочешь упасть, то останешься стоять, потому что и на полу места нет и под потолком на третьей полке висят между чемоданами люди.
Эвакуация – это когда поезд трогается, когда хочет, и останавливается, где ему вздумается.
Эвакуация – это когда нельзя нигде ни поесть, ни попить. А если захочется по-маленькому или даже по-большому, надо целый час пробиваться по головам в тамбур, а потом ждать, когда поезд остановится. Тут важно быстренько соскочить, сделать свои дела прямо под колёсами и бежать обратно. Потому что поезд тебя ждать не будет и может тронуться без свистка.
Эвакуация – это когда поезд дёргается десять раз и только потом едет. Потому что на одном паровозе столько висит вагонов и нельзя рассмотреть, где начинается состав, а где кончается.
В эвакуации главное не отстать от своего вагона, потому что потеряться – пара пустяков. И потом ищи-свищи ветра в поле.
В дороге сразу становишься серьёзным человеком и начинаешь соображать.
Дедушка всё время молчит. Когда ему совсем плохо, кряхтит. Чёрный пиджак он снял, брюки у него не на ремне, а на подтяжках, засунуты в сапоги с галошами. Галоши он не снимает даже ночью, потому что боится их потерять в этой толчее. Его пристроили к окошку. Но окно закрыто на двойную раму, и открыть его не получается. Проводников нет, а дышать нечем. Ночью кто-то догадался и разбил окно. Сразу стало легче.
Но теперь боимся, что на станции кто-то влезет.
– Эвакуация – это тихий ужас, – всё время приговаривает Адельсидоровна. – Лучше было умереть в Москве…
Лично я так не считаю, потому что мы всё-таки едем. И начинаем новую жизнь. По крайней мере лучше, чем загорать всё лето на даче!
За пять дней в жёстком бесплацкартном вагоне мы все перезнакомились, и голова распухла от разных рассказов. Хотя запомнить их совершенно нельзя – на голодный желудок, во-первых, и ещё потому, что поезд всё время дёргается, как ненормальный. Теряются вещи, падают дети с верхних полок, горят какие-то «буксы». На каждой станции нас собираются отцеплять. Закрываю глаза и молюсь, как учила бабушка:
– Господи! Господи! Помоги этим «буксам» дотянуть до Чкалова…
Открываю глаза: жарища как в печке! Вонь как на помойке! Скандальничают, как на базаре!
И никто не помнит, о чём он говорил пять минут назад. Просто болтают без умолку, не обращая внимания, слушают тебя или не слушают.
– Люди разговаривают сами с собой, наверное, чтобы отвлечься от всего этого кошмара.
Так сказала моя мама.
А тётя Ира считает:
– Люди много говорят, чтобы меньше хотелось курить.
Она единственная в нашем вагоне ещё может шутить.
Наташка писается и какается на газетку.
А я веду себя совсем, как большой.
Стеклянная фляжка в рюкзачке с грохотом взорвалась уже на вторую ночь и облила всё купе красным морсом. Испугались, что начался обстрел.
В бесплацкартном вагоне все ненавидят друг друга и все друг другу помогают.
Вот это и есть нормальная эвакуация!