Отрывок из повести
(1925–1995)
Известный азербайджанский поэт-фронтовик Герай Фазли последние годы жизни наряду со стихами писал прозу. Его роман «Семизвёздочное небо» и повесть «Новобранцы 42-го» посвящены Великой Отечественной войне.
Прошёл день, другой, третий... Восьмой, а ответа из военкомата не было. После уроков школьников вели в табаководческую бригаду, и до ночи они нанизывали для просушки листья табака. Десятилинейная лампа мигала и чадила, в отблесках её жёлтого пламени Нахид видел белозубую улыбку и чёрные глаза Весили, обращённые к нему. Потом они вместе шли домой и разговаривали. О чём только они не переговорили в эти поздние возвращения домой! Весиля оказалась смелой и умной девушкой, она любила читать и прочитала больше книг, чем Нахид. Но и это не утешало Нахида.
На одиннадцатый день он не выдержал и, отпросившись у учителя Шарифзаде, отправился в военкомат. Как всегда, перед военкоматом было полно народу – хмурые мужчины беспрерывно курили, женщины плакали и стонали, спрятавшись в головные платки. Иные призывники и добровольцы из деревень лежали в сторонке на траве, подложив под головы вещи, – эти уже попрощались дома и ждали отправки. Картина была хорошо знакома Нахиду, и он, не задерживаясь, взбежал на второй этаж. Ждать ему пришлось недолго. Лейтенант с любопытством посмотрел на него, когда Нахид назвал свою фамилию, и сказал, что отправка завтра и на митинге новобранец Караев должен выступить, об этом просит его сам военком. «Ваше заявление, – сказал лейтенант, – всем нам очень понравилось...»
Нахид, волнуясь, взял маленький листок – повестку, и, помявшись, всё-таки решился и попросил определить его друга Мурада Зейналова вместе с ним, Нахидом. «Уже определили, – засмеялся лейтенант, – только что здесь был Зейналов и просил о том же. Что же вы, друзья, врозь приходите?» Убегая, Нахид краем глаза увидел Фатали с рюкзаком – тот стоял у входа и о чём-то говорил с дежурным. «Значит, Фатали тоже идёт, – подумал Нахид, и обиды на него не было. – Значит, вместе будем воевать».
В душе его кипело ликование, и он почти бежал, но по мере приближения к дому шаги его замедлялись, и на веранду он поднялся тихо, ещё тише прошёл в комнату. Мама возилась на кухне. «Готовит овощи на зиму», – догадался Нахид. Звенела посуда, остро пахло специями. Нахид очень любил пробовать всё, что мама заготавливала впрок, и ещё вчера он бы ворвался в кухню и потребовал самое-самое вкусненькое, но теперь всё изменилось. Теперь он должен сказать маме, что завтра – завтра! – он уходит на фронт. И вдруг он понял, как трудно это сказать! Как мама расстроится! Он тихо сидел в комнате и прислушивался к звону посуды. Вот дверь кухни распахнулась, маленькая тень прошла в угол веранды: там мама ставила готовые блюда охлаждаться. На обратном пути заглянула в окно и удивилась:
– Сынок, ты вернулся? Как же это я не услышала?.. – Через минуту она уже входила в комнату, неся в руках блюдо фаршированного перца. – Ну-ка попробуй, что я тебе приготовила.
Нахид не двинулся с места. Сидел, оперев голову на руки, и смотрел, смотрел...
– Что-нибудь случилось, Нахид? – Мать подошла к нему. – Ну-ка посмотри мне в глаза. – Её рука затеребила волосы Нахида (ах, эти руки, какие они ласковые!). – Почему глаза покраснели? Ты поссорился с кем-нибудь? Что ты так смотришь, сынок? Не огорчай свою маму, скажи...
Нахид порывисто прижался к маме, обнял её и обнаружил, что он стал выше её и сильнее. И он вдруг испугался: как мама, которая, оказывается, такая маленькая и слабая, которая, наверное, нуждается в его заботе и защите, останется без него, одна? Но почему одна? Ведь рядом с ней Весиля... Весиля... Мама притихла в его объятиях, и он сказал глуховато:
– Завтра утром я ухожу, мама... Не сердись на меня, пожалуйста.
Мать мягко высвободилась из его объятий.
– Знаю, – сказала она спокойно. – Я уже приготовила тебе в дорогу всё необходимое.
Какая тишина! Всё в мире замерло, окуталось безмолвием, чтобы дать высказаться маме!
– Вчера чабан Рашид привёз с гор барашка, я взяла заднюю ляжку, зажарила тебе. – Она прошла на кухню, продолжая говорить. – Купила фруктов и овощей, бумазеи на тёплую рубашку, ночью сошью, будешь надевать под гимнастёрку на нательную рубаху. Носки связала, вторую пару начала, ночью довяжу...
– Что ты, мама, зачем это всё, в армии мне дадут...
– Шерстяные носки не дадут, а Россия – страна холодная, дело к зиме идёт, замёрзнешь без тёплых носков... Садись поешь, ведь голодный с утра...
– Хорошо, мама. Как вкусно, мама!.. Мама, у меня к тебе просьба.
– Скажи, сынок, я выполню все твои просьбы.
– Завтра... когда ты будешь меня провожать... не плачь, пожалуйста.
Запавшие глаза матери улыбнулись своей обычной, такой знакомой улыбкой.
– Ты прости меня, сынок, но я не пойду тебя провожать. Мы попрощаемся дома. Хорошо?
– Но как же, мама? – растерялся Нахид. – Почему ты не хочешь?
– Не надо, сынок. Лучше мне туда не ходить... Ты посмотри, какие яблоки! Как раз твои любимые. Я так обрадовалась, когда увидела их на базаре. Вот какое крепкое, краснобокое, попробуй!
Нахид с хрустом раскусил яблоко, сок брызнул во все стороны, и оба – мать и сын – вдруг ощутили аромат плодов, которыми была завалена кухня, услышали птичье пение за окном и увидели высокое вечернее небо. Нахид обнял мать.
– Ты не расстраивайся, мама, я скоро вернусь. Обязательно вернусь...
С улицы донёсся призывный свист.
– Это Мурад, мама, я сейчас. – И, выхватив из таза большое яблоко для Мурада, Нахид ветром вынесся из дома.
Хлопнула калитка, над забором метнулись две кудрявые головы и исчезли. Мать без сил опустилась на табуретку, сложила руки на коленях. Ушёл всё-таки сын. Не пожалел её. Не пожалел. Ну что же. Надо его собирать. С чего начать? Завтра она приберёт кухню, а сейчас – довязать носки... носки... Ушёл. Не видит. Теперь можно и поплакать.