Елена Соловьёва, Московская область,
2-е место в номинации «Проза»
Звали её Валентина Степановна. Точнее, пока её никто так не звал. Коллеги-педагоги постарше, помнившие Валентину Степановну старательной ученицей, предпочитали ласковое «Валенька», а ученики, стремительно проносясь мимо, выпаливали нечто вроде маловразумительного «Здравтинастепаннна!».
Больше всего на свете Валентина Степановна любила русскую словесность, а также свой отчаянный класс 7-й «Б». Он достался ей в наследство в прошлом году, когда предшественница, опытная русачка, классная руководительница «этих бандитов», ушла на пенсию. Сказала, что хочет остаток жизни провести спокойно, без бурь и потрясений!
Валенька была настолько тиха и безобидна, что коллегам просто любопытно было узнать, кто кого одолеет: бандиты-семиклассники – Валеньку или наоборот?
Класс принял её скептически.
– Слабачка! – заявила Атаманша, иначе Антонина Анкудинова, крепкая и рослая староста, капитан женской сборной школы по баскетболу. Атаманша собиралась после школы в пединститут и не лишала себя удовольствия подчас критически оценивать педагогические удачи и неудачи. К счастью, Атаманша тоже любила русскую литературу, иначе юной классной руководительнице совсем пришлось бы туго. Класс напоминал ей норовистого иноходца, который по любому поводу встаёт на дыбы. После очередной выходки обожаемых подопечных Валенька заливалась слезами в учительской, а опытные коллеги её успокаивали:
– Не переживайте, дорогая, это сущие пустяки. Вы ещё Гену Хрюкина не видели!
Гена Хрюкин был головной болью всего педагогического коллектива школы. Хотя внешне ничего угрожающего в нём не было. Начав активно курить в первом классе, он так и остался маленького роста. Ниже всех, даже девчонок. На физре Хрюкин стоял самым последним на левом фланге, за миниатюрной Катенькой Горобец! Что творилось при этом в его изломанной душе, никого особенно не интересовало. Однако его побаивались и старались не связываться. Отталкивало плоское лицо без эмоций, стёртый тупой взгляд, словечки из зоны. Любимым развлечением Хрюкина было дождаться звонка на урок, когда в школьном коридоре ученическое буйство затихало, и заорать истошным голосом:
– Фасарь булочки печёт!
Молодые педагоги пугались.
В школу Хрюкин не ходил годами. Потом внезапно появлялся на пару недель и снова исчезал надолго. Каким образом ему удалось переползти в седьмой класс, оставалось волшебной тайной руководства. Мечтой всего педколлектива было сбагрить этот «подарочек» в спецшколу, но там почему-то не торопились с решением. Валентину Степановну школьный фольклор о подвигах Хрюкина приводил в какой-то мистический ступор. Но пока судьба хранила её.
Кроме русской словесности Валенька любила психологию. Ещё студенткой местного педагогического института она записалась в психологический кружок, который вёл Ираклий Иванович – высокий, стройный, хоть и в годах, с полуседыми кавказскими усами. Кружок ему был нужен для сбора материалов к диссертации. Недостатка в материалах не было: девушки окружали его цветущей клумбой, откликались на все инициативы и звали между собой «наш гуру». Тщетно Ираклий Иванович открещивался, даже сердился, но девушки всё равно его так звали. Валеньку в кружке никто не замечал, хотя она не пропускала ни одного занятия. Потом Ираклий Иванович успешно защитился, но не тут-то было: кружковцы вцепились в него мёртвой хваткой. Так в Доме культуры появилась модная студия арт-терапии. Дело разрасталось, пришли новые люди. Валенька привлекла свою лучшую подругу. Услышав теперь восторженный крик «о наш гуру!», Ираклий Иванович продолжал досадливо морщиться, но уже не возражал. Задумок было много, фантазия зашкаливала.
Незадолго до Нового года он объявил, что праздничную ночь они проведут в заснеженном лесу. Город действительно гордился своим обширным парком, который незаметно переходил в настоящую сибирскую тайгу, простиравшуюся на сотни километров. От лыжников не было отбоя. Однако ночью тишина и пустынность зимней сказки возвращались. Ираклий Иванович придумал красивый обряд, который назвал «Посвящение в бабочку»:
– Мы разожжём в снегу костёр, пообщаемся с огнём, пропоём мантры. Каждый из вас будет держать в сердце образ любимой бабочки. Мы перевоплотимся и сольёмся с Космосом!
Идея вызвала небывалый энтузиазм. Решили вести дневники о ежедневной подготовке к превращению в бабочку. Валеньке это задание показалось любопытным: всё-таки профессия обязывала. А что, если записи сделать в форме рассказа?
«Жила-была маленькая Гусеничка. Люди думали, что она учительница. А она знала про себя, что на самом деле была узенькой, длинной, серо-зелёной пяденицей. Недавно их, больших и малых гусениц, собрали и сказали, что час Превращения близок. Скоро они станут бабочками, поэтому им надо серьёзно подумать о своих земных делах: отдать кармические долги и остаться с чистым сердцем, иначе Превращение может не совершиться. Валя-гусеничка не сомневалась, что превратится в самую скромную, невидную из себя, некрасивую бабочку...»
Валенька подошла к зеркалу: невзрачный вид, тонкие волосики цвета воробьиных перьев, встававшие дыбом от наэлектризованной расчёски, бледное лицо, без макияжа испугаешь любого. В довершение всего тёмно-серая вязаная кофта и чёрная юбка. Брр! Она недавно изучила энциклопедию о бабочках и как раз нашла там эту буро-серую… пяденицу. Хуже неё только моль! Её все ненавидят, а на пяденицу просто не обращают внимания. Гусеница хотя бы умеет красиво и убедительно превращаться в сучок. А бабочка даже не летает, у неё вместо крыльев отростки. Сидит себе на дереве и ждёт зимы. Она никому не нужна!
Валя заплакала. Ни земных, ни кармических долгов у неё не было. Прощаться особенно было не с кем. Мамочка умерла… давно. А единственная подружка превращалась вместе с ней.
Тревожил Валеньку только 7-й «Б». Через несколько дней школьники должны были писать полугодовую контрольную по русскому языку. Слабых учеников, по правде, было немного. Ребята подобрались крепкие, да и объясняла Валя интересно. Однако ей не давала покоя гусарская бравада некоторых лидеров класса, горделиво изображавших наплевательское отношение ко всяким тестам и контрольным.
– Ты-то напишешь, – пыталась внушить Валентина Степановна, – а Петров напишет? А Сидельникова?
Бесполезно. Умные разговоры не действовали. Чтобы привести кое-кого в чувство, по совету директора она решила устроить пробную контрольную работу.
В середине урока, когда класс постепенно затих и перешёл в рабочий ритм, дверь кабинета распахнулась от мощного пинка, ударившись о косяк. Косяк задрожал. На подоконниках затрепетали горшки с белой геранью. И на пороге во всей своей красе взорам предстал «гроза науки» Гена Хрюкин. Весь прошлый год он блистательно отсутствовал, поэтому многие даже забыли, кто это.
Класс мгновенно оторвался от скучного разбора сложноподчинённых предложений и уставился на Гену, ожидая захватывающего шоу. Тот развинченной походкой прошёлся по рядам.
Валентину Степановну затрясло:
– Хрюкин, садись на своё место!
Хрюкин делал вид, что не слышит, наслаждаясь пристальным вниманием одноклассников и замешательством молодой учительницы. Его состояние сейчас было сродни волнующему чувству актёра на ярко освещённой сцене. Валентина Степановна онемела: с подобной наглостью ей встречаться не приходилось. Хрюкин подсел к одной из девочек, сидевшей на задней парте:
– Глянь, что у меня есть!
Из потёртого рукава грязного школьного пиджачка выскользнул нож. Испуганная Люська Макарова отъехала по парте как можно дальше. Теперь за развитием событий следили абсолютно все. Хрюкин гордо продемонстрировал финку всему классу:
– Настоящая! Оттуда! Во! Была в деле!
Самопальный нож действительно отличался некоторым художественным мастерством: тонкое гибкое лезвие из светло-серой стали, ровная заточка «в паутинку», плоская удобная ручка из наборных плексиглазовых квадратиков, тщательно подобранных как по размеру, так и по цвету.
Валентина Степановна тщетно пыталась вернуть учеников в рабочее состояние. Контрольная была забыта полностью и окончательно. Помнили о ней всего два человека: сама Валентина Степановна и староста класса. Атаманша не любила двоечников. Особенно она не любила Хрюкина. Его давно следовало выгнать из школы. Он портил достойное лицо 7-го «Б». (Антонина, безусловно, была умной девушкой, но в тайны школьной отчётности её никто не посвящал).
Пока, правда, Атаманша молчала, потому что считала, что справиться с Хрюкиным должна учительница, иначе её педагогический авторитет серьёзно пострадает.
– Гена! Сядь на место! Я тебя умоляю.
Услышав эти беспомощные просьбы, Атаманша поняла, что Валентина Степановна уже не контролирует ни себя, ни класс, и решила вмешаться:
– Хрюкин, не мешай вести урок! У нас репетиция полугодовой контрольной!
Хрюкин обрадовался: наконец ему кто-то возразил! Он не ожидал, что новая училка так скоро сдастся. Ему нужен был достойный соперник.
Вразвалочку, поигрывая финкой, он подошёл к парте, где сидела Атаманша. Жутковато было видеть малыша с походкой взрослого и мутным взглядом. У зрителей на задних партах вытянулись шеи.
– Ну чё? Ты чё-то сказала?
– Убирайся, Хрюкин, – тихо произнесла Антонина.
– О как! А это видела?
Острый кончик ножа осиным жалом впился в парту. Он резал дерево легко и бесшумно. Только Антонина собралась вслух пожалеть школьное имущество, как вдруг Геночка начал демонстрацию недавно освоенного им смертельного фокуса. Нож крутился в воздухе, как сверкающая мельница, и стоймя приземлялся на парту. Некоторое время он чуть дрожал, а затем застывал, как верная охотничья собака. Фирменная заточка говорила сама за себя. Но Антонине было не до восхищения. Нож порхал возле самого лица, втыкаясь в парту всё ближе и ближе. Антонина спокойно убрала руки. В ней впервые проявилось качество, которое не раз потом спасало: она начала видеть ситуацию «со стороны». Валентина Степановна перестала дышать.
Хрюкин, торжествуя победу, собрался публично насладиться всеобщим признанием своей ловкости. Атаманша неуловимым кошачьим движением вынула руки из-под столешницы и крепко схватила финку. Удобная ручка удивительно послушно легла в ладонь. Антонина похвасталась соседу:
– Смотри, Петя, какой ножик красивый!
Сосед по парте отпрянул.
Невезучий хулиган Гена Хрюкин, стоящий как статуя, отмёрз. Он натужно захрипел:
– Отдай! Отдай! Не моё!
– Пошёл вон из класса!
Роли переменились. Теперь командовала Атаманша. Валентина Степановна в ужасе наблюдала полное нарушение «политеса» школьного поведения.
– Отдай, гадина! Отдай, урою!
– Щас! – с некоторой иронией произнесла полностью пришедшая в себя Атаманша.
Хрюкин в исступлении стал молотить ногами парту. На пол полетели ручки, тетрадки, учебники. Атаманша возмутилась. Встав во весь рост, она поволокла Геночку за пределы кабинета. Хрюкин извивался, пинался и пытался укусить руку, которой его держали за воротник. Вытолкнув борца с просвещением на свободу, староста вернулась. Она отряхнула платье, подошла к учительскому столу и положила нож со словами ободрения:
– Валентина Степановна, продолжайте урок!
Та слабо кивнула, машинально засунула оружие в дамскую сумочку и растерянно подумала:
– Они же убьют его за финку! Что мне делать?
Прозвеневший звонок спас её от дальнейшего позора. Класс как ветром сдуло. Однако Хрюкина в коридоре школы уже не было. Проходя в учительскую, Валентина Степановна услышала, как девчонки говорили Тоне:
– Ты что, с ума сошла? До дома не дойдёшь! У него, говорят, старший брат держит воровскую кассу!
На следующий день произошли три события. Атаманша пришла в школу, как ни в чём не бывало. На ехидный вопрос, почему она до сих пор жива, Антонина равнодушно пожимала плечами. Хрюкин снова отсутствовал. Из сумочки Валентины Степановны, непонятно каким образом, исчезла финка.
Жизнь вернулась в свою колею. Семиклассники одолели страшную контрольную, школа готовилась к Новому году. Валентине пришло приглашение из Дома культуры на праздник «Посвящение в бабочку». К приглашению прилагался список необходимых вещей, и обязательная, положительная Валенька переживала, что опоздает вовремя всё приготовить. Неясное беспокойство за судьбу Хрюкина также не оставляло её.
Накануне Нового года Валентина Степановна задержалась в школе до вечера, развешивая в кабинете русского языка блестящие фонарики и гирлянды.
В класс вбежал закадычный дружок Хрюкина Серёга Ворона:
– Вы поможете, правда, поможете? Эти – ну, братва – хотят ограбить «Факел». Украдут биты. Меня заставили, я не виноват, я боюсь! Ваш Хрюша – ну, Генка – он тоже там!
«Факел» был самый популярный в городе спортивный магазин.
Валентина Степановна сорвалась с места, оставив незакреплённую гирлянду качаться на леске. Дома Генки не было. Мать с трудом ворочала языком и на вопрос о сыне спросила с интересом:
– А кто это?
Валентина побежала прямо к магазину. Идти было недалеко, но мешала внезапно поднявшаяся метель. Ветер сдувал хрупкую Валеньку в сторону. Снег слепил глаза. Что-то не давало ей двигаться вперёд, крутило и отталкивало. Ей вспомнился Пушкин, по повести которого класс недавно писал сочинение. «И неплохо справились», – машинально подумала она.
Валенька свернула в переулок и вышла к громаде «Факела» со стороны служебного товарного входа. Там маячили какие-то неясные тени. Женским чутьём Валентина угадала среди них Гену, стала хватать его за руки. Хрюкин молча отворачивался.
– Гена, не надо! Пожалуйста, не связывайся с ними, пойдём отсюда!
Тени приблизились и окружили:
– Это кто? Что за тётка?
– Да никто. Моя учительница по русскому.
– Училка? Ха-ха! Ну пусть поучит.
– Не трогай её!
– А мы и не тронем. Отойди! Мы её тут положим в сугроб. Отдохнёт, пока парни работают.
Валенька почувствовала паутинное стальное жало в спине, между лопаток. Она тихо вскрикнула, сползла в снег, раскинув руки, дёрнулась и застыла.
Генка ошеломлённо смотрел в навеки удивлённое лицо ненавистной русачки:
– Нет! Вы чего? Я не хотел!
Рождество наступает для всех. Никто не может опоздать к Богу.
И тогда все увидели, как на грязном сугробе обозначилась, а потом взорвалась в вечернее сияющее небо навстречу добрым летящим звёздам самая красивая бабочка мира: огромная, отливающая дивным сине-зелёным цветом с неоновым оттенком, с золотыми искорками в невидимом глазу пушке, с чудесными закручивающимися хвостиками на концах мощных крыльев. Редкий, малоизученный вид тропических бабочек, который в народе называют «махаон». Бабочка несколько раз взмахнула крыльями и пропала в крутящейся метели.
А по улице нёсся отчаянный генкин крик:
– Я не хоте-ел!