Что характерно для исследовательского почерка Ольги Елисеевой? Во-первых, она не претендует на лавры исторического беллетриста, которые всегда сдобрены изрядной долей художественного шарлатанства. Для неё главное – воссоздать картину описываемого ею периода с максимальной степенью достоверности, а персонажей освободить от всяческого глянца. Во-вторых, она способна картины далёкого времени превратить в актуальные, заставляющие искать параллели с сегодняшним днём, а порой и приходить к ошеломляющим выводам. В-третьих, она с аристократической бережностью относится к источникам, используя их не слепо, а с оценкой вероятной субъективности и объективности мемуарных свидетельств. В-четвёртых, Елисеева умеет показать исторических персонажей в таком свете, что чувство сопереживания возникнет у читателя непременно. То есть происходит естественный выход из поля документалистики в пространство большого стиля.
В самом начале повествования Елисеева задаётся рядом вечных вопросов, каждый из которых – часть большой и неизбежной темы: можно ли предположить, что судьба её героя, Петра Третьего, сложилась бы по-иному и трагедия в Ропче не произошла бы… И как пошла бы российская история, если бы «на престоле России оставался монарх, с трудом проводивший грань между собственными выдумками и реальностью»?
Помимо очень скрупулёзной реконструкции образа Петра Третьего, начиная от его детства в Голштинии, до сих пор опутанной тайной кончины, Елисеева рисует подробную картину европейской и переплетённой с нею российской политической жизни той поры, полной тайных союзов, манёвров и коварства. Одним из главных трендов того далёкого века был брак. Брак между представителями династий, создававший коалиции и распределяющий европейские престолы. Брак как орудие мира и войны. Брак как наущение и месть. Брак как игра на опережение. Жертвой такого положения вещей стал Пётр Третий ещё задолго до своего рождения, когда его мать, дочь Петра Великого, выдали за голштинского принца Карла Фридриха. И в России, и в Швеции проблема престолонаследия стояла довольно остро, но императрица Елизавета Петровна решила её быстрее, вывезя своего племянника в Россию и начав лепить из него будущего императора. Мальчик воспитывался, несмотря на своё происхождение, в условиях довольно жёстких, часто бесчеловечных. Это привело к тому, что его характер формировался не последовательно, а урывками, часто вопреки логике, а не в согласии с ней. Елисеева сразу оговаривается, что многие воспоминания о Петре Третьем написаны в угоду принявшей его корону супруге – императрице Екатерине Второй, и в них Пётр намеренно изображается в весьма негативных тонах как человек, никак не могущий управлять Россией, а иные, например, часто цитируемые мемуары воспитателя Петра Якова Штелина, напротив, чересчур романтизируют образ молодого государя, подтасовывая факты. Елисеева, как заправский детектив, идёт по следу давно усопшего царя и также его жизнеописателей, ловя последних за руку там, где они пытаются сознательно спутать карты потомкам. И, надо сказать, получается это у неё это с блистательной убедительностью. Многие факты приведены и проанализированы впервые, что часто в корне меняет сложившееся представление о Петре Третьем как о взбалмошном инфантиле. Его характер, по мнению Елисеевой, значительно сложнее, а его короткое царствование ценно тем, что оно «продемонстрировало необходимость новой волны европеизационных реформ и дало понять властям предержащим, как их не надо проводить».
Образ Петра Третьего не единственный бриллиант в короне книги. Выпукло, детально и точно дан портрет императрицы Елизаветы Петровны, одной из самых недооценённых властительниц России, абсолютно русской по духу, по душевности и широте нрава; подробно и не без симпатии охарактеризована личность выдающегося деятеля той эпохи канцлера Бестужева, и конечно, над каждой буквой текста о Петре Третьем витает образ той, кто сменила его на царстве, – императрицы Екатерины. Меня лично особенно потрясла мысль о том, что комплекс дурных черт Петра Третьего – это часть некоего кода царской фамилии, и в дальнейшей истории одни её представители преодолевали его, другие потакали ему в себе. И зависело то или иное от нравственного выбора. Нравственность и идея служения для государей всегда должны быть превыше любой предрасположенности в характере.