ВОЛОКОЛАМСК
О песне 
Доброй памяти поэта-фронтовика
Николая Старшинова
Эх, разойдись душа пошире!
Беда какая – не беда!
Без табака, без хлеба жили,
но чтоб без песни – никогда!..
По городам большим и весям,
в года любые, в век любой
мы не умеем жить без песен,
вступая в жизнь, вступая в бой…
Случалось – дрались в рукопашном:
лицо – к лицу, стена – к стене!
И было страшно, очень страшно…
Когда б не песня на войне,
что отогреть смогло бы душу,
наполнить верой и мечтой?
Но – «Выходила на берег Катюша…»,
на тот высокий на берег крутой.
И если б песен мы не пели,
кто б в трудный час увидеть смог,
как с крыши падают капели,
как к небу тянется росток,
как в ожидании Победы,
сквозь ураганные бои –
России песенной полпреды! –
поют над речкой соловьи?!
ФРЯЗИНО
9 Мая
Мой дед вернулся с войны живой,
поэтому я живу.
Мой дед вернулся с войны зимой,
поскольку он был в плену.
Девятого мая я шла домой
спустя очень много лет,
и мне показалось – передо мной
на лавке сидит мой дед.
С соседями шутит и с детворой
(он очень любил смешить),
а дети не знают, что он герой
и как он остался жить.
А если просили, чтоб вспоминал,
смеялся: «Да Бог с тобой!
Придёт на память, как воевал,
очнёшься в поту – живой!»
Талдомский район
Воспоминанье о красной звезде
Моим родителям
На той войне убили не меня,
не моего отца шрапнель остановила,
и танков воспалённая броня
другую жизнь когда-то защитила,
чтоб я сейчас жила…
На той войне убили не меня.
И не моя сгоревшая дотла
деревня, где одни печные трубы.
И не меня фашист прикладом в зубы…
На той войне убили не меня.
И номера кололи на ручонках
не моего голодного ребёнка.
Не мать мою они морили в гетто,
и бабку не толкали в Бабий Яр.
Но всё горит невидимый пожар
и рвётся память сполохами… Где-то,
когда-то там, на той большой войне,
ещё на свете и не бывшей – мне
звезду под сердцем горем начертили…
Нет, не меня на той войне убили,
но даже время нас не защитит:
звезда под сердцем – красная – болит…
БАЛАШИХА
***
Эта тема сердцу нелегка,
Ни оставить, ни поднять не в силах.
Задыхается над ней строка,
Сколько бы я к ней ни подходила.
Вспоминаю я тебя, отец,
Всю недорассказанность былого.
Тихо нёс по жизни тяжкий крест –
Горечь отступленья рокового.
Как под Ригой наступила тьма –
Лучше б этот день не начинался!
Окруженье, лагеря, тюрьма.
Горе, горе… Пусть хоть там воздастся!
И во снах «В атаку!» не кричал,
Сон оберегая детский.
Не припомню, чтобы крепко спал.
Помню, речи не терпел немецкой.
Видишься в рубахе мне порой
Из простого клетчатого ситца.
Ты ушёл. Воспоминаний рой
Налетел. Теперь и мне не спится.
КОЛОМНА
Госпиталь, 1945
Наливается алым закат,
И роса усмиряет траву.
На приступке – безногий солдат
Жадно воздух вдыхает: «Живу!»
А в халатике продувном
Чуть поодаль белеет сестра.
Все-то думы его об одном:
Ну зачем вы спасли, доктора?!
Дух земли, и хмельной и густой,
Колобродит в весеннем саду,
А солдатик – совсем молодой,
И сестра молода на беду!
И халатик – слепящий до слёз,
И колени – ознобно-круглы,
Под косынкою – тяжесть волос,
Влажны губы, и руки белы.
Мир на свете, и лето, и жизнь!
Зубы стисни, глаза отведи…
– Эй, сестричка, к солдату склонись
И прижми к своей белой груди!