Пока продолжаются разговоры о «смерти романа», роман не перестаёт ухмыляться (дескать, слухи преувеличены!) Предлагаю бросить беглый взгляд хотя бы на малую толику того, что именно благодаря издателям и переводчикам обрели наши читатели в Британии.
КРЫСИНЫЕ ВОЙНЫ
Носорог для Папы Римского: Роман / Перевод Н. Рудницкой, Г. Яропольского. – М.: Эксмо, СПб.: Домино, 2010. – 800 с. – 4000 экз.
Норфолк, как хорошо известно ещё по его первому роману, – писатель «погружения», и этот его роман предлагает нам глубинное вживание в первую четверть XV века.
В «Носороге» живописуется история Балтийского моря и легендарной Винеты, рыскание по всей Европе разношёрстных «армий», бойня в Прато и борьба между Португалией и Испанией за благосклонность папы Льва X, которая сулит обернуться преимуществами при разделе колоний в Новом Свете, ради чего непременно надо раздобыть носорога – кровного врага уже имеющегося у папы слона.
Роман весьма насыщен подробностями: перед читателями нескончаемой вереницей проходят монахи, крестьяне, солдаты, нищие, торговцы, шпионы, карлики, поэты и прочие эпизодические персонажи, давая зримое представление о пестроте средневекового общества. Все события даны через восприятие центрального героя, Сальвестро, осиротевшего на Узедоме из-за «борьбы» новой религии с язычеством и волею судьбы ввергаемого во все события повествования. Некоторые читатели сетуют на неразработанную психологическую подоплёку этой главной фигуры, но, думается, Норфолк сознательно пользуется им, вернее, его взглядом, как неким объективом, камерой, через которую читатель видит происходящее, располагая всеми возможностями для вынесения собственного нравственного вердикта.
Однако утверждать, что автор просто-напросто оставляет читателя наедине со зримыми картинами, сам при этом полностью устраняясь, было бы не только несправедливо, но и неверно. В силу параллелизма некоторых сцен – скажем, войн человеческих, затем войн, разыгрывающихся между крысами церкви и замка в переходах, щелях, под полом, что венчается показом обрядов средневековой мессы, когда в толпу молящихся опускают свинью, которую немедленно разрывают в клочья, окропляя себя её кровью. Сарказм подобных сопоставлений очевиден, равно как и то, что антитезой ему выступает «созидательный фанатизм», свойственный отцу Йоргу и его сподвижнику Хансу-Юргену (и роднящий их с героем знаменитого «Шпиля» У. Голдинга).
Синтезом же у Норфолка в «Носороге» становится ангелоподобная девочка Амалия, которая, пусть и обрисована весьма загадочными, зыбкими штрихами, обозначает наряду с таинственной африканской страной принадлежность этого романа к жанру магического реализма.
СТРАНСТВУЮЩИЙ ПАМЯТНИК
Чайна Мьевиль. Железный Совет: Роман / Перевод Н. Масловой. – М.: Эксмо, СПб.: Домино, 2011. – 640 с. – 3000 экз.
Романы Мьевиля, автора, по собственному определению, «странной прозы», не похожи на привычное фэнтези. Цикл о Нью-Кробюзоне («Железный Совет» стал в нём третьим после «Вокзала потерянных снов» и «Шрама») не исключение. Расположенный в мире Бас-Лаг, этот «громадный город, похожий на кишащую болотными огнями бескрайнюю топь», главное в котором – пёстрая, агрессивная толпа, образованная разными расами и культурами, наполнен причудливой реальностью стимпанка (направление научной фантастики, моделирующее альтернативный вариант развития человечества, при котором были в совершенстве освоены технология паровых машин и механика. – Ред.), где сосуществуют магия и паровозы, а рядом с людьми обитают люди-птицы, люди-насекомые и люди-кактусы. Экспроприации, политические убийства, митинги, забастовки, жестоко подавляемые правительством, и разномастное подполье, от либералов до террористов, плюс война с далёкой державой Теш – таков антураж стимпанкового мегаполиса, прототипом которому, конечно, послужил «пропущенный через мозжечок» автора Лондон.
Подлинный «движитель» повествования – противоречие между замыслом и его исполнением, идеалами и их реализацией. «Железный Совет», гигантский поезд, сделавшийся государством (или наоборот?) и пересекающий ужасный и великолепный Бас-Лаг, приедет совсем не туда, куда устремляется. Но само следование через весь континент, ради чего разравнивают территорию, прорубают тоннели, укладывают пути, по которым движется гигантский поезд, сопровождаемый передвижным городом, безмерно увлекательно. Занимает и окружение: грандиозные пространства Бас-Лага с их странной магией, демонами и опасными вихревыми потоками.
Эпиграфом к роману Мьевиль взял одно из «Предложений» Велимира Хлебникова: «Воздвигнуть бегающие и странствующие памятники на площадях поездов», но по мере чтения всё отчётливее слышится и другое, всем знакомое: «Наш паровоз, вперёд лети!..» Потому что «Железный Совет» есть одновременно и гимн, и похоронный марш, исполняемый автором своим же социалистическим идеям. Революция в фантасмагоричном мире романа оказывается всё-таки главной фантасмагорией, и при этом она так же реалистична и жестока, как наша история.
БОЯТЬСЯ ЛИ «НИЧТО»?
Джулиан Барнс. Нечего бояться / Перевод С. Полотовского, Д. Симановского. – М.: Эксмо, 2011. – 384 с. – 5000 экз.
Эта книга Барнса, автора многих популярных романов, противу ожиданий, никакой не роман, но эссеистика, то есть раздумья и воспоминания. «Нечего бояться» – так автор будто бы говорит о смерти. На самом деле это один из примеров невозможности точного перевода. Оригинальное название книги – Nothing to Be Frightened of. Но книга-то о смерти. О страхе смерти. Обычное значение фразы – да, как в переводе. Но когда вдумаешься… «Ничто, чтобы его бояться»! Сразу же вспоминаются строки Филипа Ларкина (1922–1985 – британский поэт, прозаик и джазовый критик. – Ред.):
Кунштюков, чтоб тот страх оставил кровь,
не существует. Не поможет веры
парчовый, молью траченный покров,
ни формула, что любят лицемеры:
нет страха перед чем-то, что вне чувства.
То и страшит, что всё пребудет пусто,
не трогая ни базовых пяти,
ни прочих чувств, без коих все мы нищи,
ни мыслям не давая пищи, –
наркоз такой, что впредь не отойти.
(Пер. Г. Яропольского)
Вот что имеется в виду под nothing! Не вчитавшись в текст, названия по-иному не понять. Если же перевести как «Боязнь ничто» или «Страх пустоты», останется голый страх, не скрашенный барнсовским юмором, который является уже и в этом двойном дне, обнаруживаемом у невинной с виду фразы.
Представляющийся агностиком Барнс начинает с такого обмена мнениями со своим старшим братом Джонатаном, философом, специализирующимся на античности: «Я не верю в Бога, но мне Его не хватает. Так я говорю, когда мне задают этот вопрос. Я спросил у своего брата, преподававшего флософию в Оксфорде, Женеве и Сорбонне, что он думает по поводу такого заявления, не раскрывая, что оно принадлежит мне. Он ответил одним словом: «Слащаво».
Размышляя о смерти, Барнс мысленно общается с Монтенем, Флобером, Жюлем Ренаром, Стендалем, братьями Гонкурами, Россини, Шостаковичем и Рахманиновым и прочими «некровными родственниками». Не обрывается и разговор с братом… Что нас ждёт после смерти? Почему мы так боимся неизбежного? Вопросы, которые рано или поздно должно поставить перед самим собой, и Барнс делает это вдвойне вовремя, потому что его попытки ответов заинтересуют, я уверен, многих и многих.
ИЗ-ПОД БРЕМЕНИ СЛОВ
Стивен Холл. Дневники голодной акулы: Роман / Перевод Г. Яропольского. – М.: Эксмо, СПб.: Домино, 2011. – 480 с. – 3000 экз.
С названием опять беда. В оригинале – THE RAW SHARK TEXTS, то есть, если совсем уж буквально, – «Тексты о сырой акуле» (никак не акулы!). Увы, по-русски самым близким было бы совсем смехотворное «Тексты рожала (акула)». Но, думаю, даже и нелепый вариант «Записки @кулиста» был бы лучше того, что значится на обложке.
Под обложкой же скрывается нечто такое, о чём говорят: «Быть может, раз в десятилетие выходит подлинно визионерский роман… который устраивает в литературе капитальную встряску и открывает доселе невиданные горизонты».
«Дитя преступной любви между «Матрицей», «Челюстями» и «Кодом да Винчи» – такая бирка, навешанная на роман Марком Хаддоном (английский писатель и сценарист. – Ред.), конечно же, привлечёт к себе обострённое внимание поклонников упомянутых текстов/фильмов. Отличный рекламный ход, однако ограничивать роман, обращающийся к читателю с призывом: «Подумай об этом хорошенько, так подумай, чтобы, миновав очевидное, добраться до огромного и изумительного чуда, спрятанного внутри, – озеро в моей голове стало озером в голове твоей собственной», – всего лишь тремя, пусть и «культовыми», источниками равносильно тому, чтобы предложить ему улечься на некое прокрустово ложе.
Источников на самом деле куда больше, они простираются от древнегреческих мифов и библейских сюжетов до вполне современных мыльных опер и текстов «стареющих рок-групп», не забывая при этом захватывать и обширные пространства, лежащие между этими полюсами.
Конечно, роман о «концептуальной акуле», питающейся человеческими воспоминаниями, по всей видимости, не может не иметь ничего общего с «Челюстями» и «Матрицей», но если говорить о «Коде да Винчи», то представляется, что в этой части роман Холла намного теснее связан с «Золотым жуком» Эдгара По и «Пляшущими человечками» Артура К. Дойла, нежели с изысками Дэна Брауна, стоящего, конечно, ближе к беллетризованной информативности в духе Артура Хейли, нежели к неоднозначным и многомерным художественным и духовным поискам Стивена Холла.
Оглянулся на свой краткий обзор, и представился мне некий могучий критик, полагающий «планету Саракш» и «Обитаемый остров» двумя разными произведениями. Что бы он сказал, узрев в перечне мистический триллер, что-то от фэнтези, что-то от утопии, что-то от доморощенной космогонии? Сказал бы, наверное, так: «Милое, в общем, чтенье… Но для детей. Для подростков. Для взрослых олигофренов, крэйзи даунов и прочих… Так что прежде чем покупать… прикиньте, пожалуй, входите ли вы хотя бы в одну из вышеперечисленных референтных групп. Вы – или человек, которому вы собираетесь подарить эту книгу».
Но, впрочем, не все ведь торопятся топором размахивать?
P.S. Пока готовился этот материал, один из его «фигурантов», Джулиан Барнс, удостоился Букеровской премии за 2011 год.