Всадник эпохи
Мчится огненный всадник эпохи,
Блещет меч, расступается враг,
Мощно голоса катится грохот:
– Вот таким я останусь в сердцах!
Гнётся лес, как в лихую погоду,
Поднимаются волны в морях.
– Отдаю свою силу народу
И таким вот останусь в сердцах!
Пусть пока недостаточно света
И над душами властвует страх –
Пусть сгорю, выводя вас к рассвету,
Но таким вот останусь в сердцах!
Весь в крови он, но всё ещё дышат
Гневной правдой слова на устах.
В них народ обещание слышит:
– Я таким вот… останусь… в сердцах.
Всадник пал, но не гаснет сиянье,
И останется вечно мерцать
Тот завет, те слова прорицанья:
– Я таким вот останусь в сердцах!
Оньыжа
Видно, Бог мой народ надоумил
Старшину над вождями сажать –
Есть у нас справедливый и умный
Вождь вождей – старший брат оньыжа.
Лес не делит себя на деревья,
Общей нивы не делит межа.
Собирает народ – не деревни –
Веским словом своим оньыжа.
Он не дуб-великан средь дубравы,
От походки холмы не дрожат –
Он как все. Грубоватые нравы
Добротой усмирит оньыжа.
Если кто-то споткнётся, отступит
Иль забудется, в дебрях кружа, –
Тёмным силам его не уступит,
Сохранит свой народ оньыжа.
Старший брат, он всегда рядом с нами,
Он внутри нас – как в теле душа,
И всегда впереди – словно знамя.
Бог послал нам тебя, оньыжа!
Перевод
***
Догорело, допылало – белым пламенем…
Что ж ты, время?
На кого меня оставило?
По рукам течёт беда водицей ржавою –
Ковыляла. Выла в голос. Души ранила.
Допылало, догорело – пепел по ветру.
На колени перед небом: Боже, скоро ли?
По лицу – разводы соли: сушью плакала.
Прожитое по ночам – снами-страхами.
Отгорело. Отпылало. Не тревожило б!
Как кирпичики, стеной, слова сложены…
***
Чёрные крылья безликого города.
Чёрные улицы. Холодно… холодно…
В пальцах – иголочки белого инея.
Что бы то ни было –
выдержать! Сильная?
В перьях – по чёрному – белые крапины…
Любый мой, ясный мой, надо ли, надо ли?
Отзвуком в воздухе: надо, любимая.
Не оставляй меня. – Не отпусти меня.
После, потом… не сейчас: пока сильная…
А на окне – пыль да блёсточки инея…
***
Перелистни страницу.
И возвращайся в небо,
Облаком или снегом,
Горькой травой забвенья,
Сладкой травой иллюзий –
Перебирайся в небо.
Если земля отпустит…
На задворках
За домом отца, на задворках,
Моя разгулялась коса.
И мнилось: с ближайших пригорков
Цветов шелестят голоса.
О чём этот ропот невнятный?
Пророчество или протест?
И вдруг стало всё мне понятно:
Оставил, скончался отец…
Родительский дом незабвенный,
И мы теперь в сонме сирот!
Ты видел, ты слышал, наверно,
Как мой подрезается род?!
На старых сиротских задворках
Остался широкий прокос.
Здесь чудится запах махорки
И виден недальний погост…
***
Я по комнате ходила,
Белых ангелов молила,
Чёрной тени наважденье
От тебя я отводила.
Я друзей предупреждала
И врагов разубеждала,
Всяких встречных-поперечных
Удивляла и смущала.
Умоляла, угрожала,
Небеса за край держала –
И у Бога оберега
Для тебя отвоевала.
А творила это сила –
Та, что в сердце я носила.
Перевод
Марго
В то лето на Кокшагу бегали
ребята с нашего двора
и, от песка сухого пегие,
под солнцем маялись с утра.
Все ждали – вот была усидчивость! –
тот миг, когда, совсем одна,
на берег в сарафане ситцевом
являлась за полдень она.
Походкой лёгкой, чуть подрагивая
сандалиями в руке,
она спускалась падшим ангелом
с лугов к расплавленной реке.
И нам, половозрелым олухам,
как откровение был дан
её просторный, весь в подсолнухах,
кругом открытый сарафан.
Была в лугах трава некошена
и сохла влёжку на корню,
а рядом – белое, роскошное,
запретное, почти что ню…
Марго, Марго, Марго бесстыжая,
известна всем до одного
шалава городская рыжая,
зеленоглазая Марго.
…Поднимешь голову тяжёлую,
а там, как будто невзначай,
она бретельку чёрно-жёлтую
уронит с голого плеча…
И любопытным детским носиком
вдруг выглянет наискосок
пупырчатый, с кривым волосиком
большой и сморщенный сосок.
***
У меня остановились часы
на без четверти два утра,
в небе замерло созвездье Весы,
спазм у сердца удар украл.
Я не знаю, чему теперь быть,
обездвижели стрелки враз
на без четверти до судьбы –
говорят, это смертный час.
Для тебя в положенный миг
оживёт под солнцем трава.
На твоих – рассвет, на моих –
навсегда без четверти два.
Рано утром проснёшься ты
и посмотришь в окно, смеясь:
как красив этот мир, где есть ты
и где всё равно, есть ли…
***
Танцуют мошки в солнечном дыму
(он рушится архейскими пластами
с обрыва сосен, взмучивая тьму
лесных прогалов) – существо со ста
мелькающими крылышками и
немыслимым количеством фасеток
взыскательных: кто для него есть мы
(я и рука) – тревожители веток
и колыхатели воздушных масс,
меж сосен напластованных, как сланец, –
мы: я и мой большой и влажный глаз,
танцующие свой случайный танец?
И что есть я и мошки для сосны?
Для солнца? Что есть солнца?
Те же мошки?
Вопросов тьма. Ответы вкраплены
в них, словно семечки в янтарь морошки.
***
Вторые сутки дождь идёт –
Ни тьмы, ни света.
Ещё струится где-то мёд
В кувшины лета.
Не холодна ещё вода
В прудах и реках.
Летят по рельсам поезда
В начало века.
И кружит тень на острие
Секундной стрелки,
Напоминая о вранье,
Поступках мелких.
А дождь идёт, и день течёт
С водой в овраги,
И где там – нечет или чёт
В житейской саге?
Быть может, завтра дождь пройдёт,
Утонут тучи.
Но знаю точно наперёд,
Не веря в случай,
Что будет вечер на земле
И ночь с рассветом,
И луч сверкнёт в туманной мгле –
К прощанью с летом.
***
Лежит себе, как дядька после бани,
Уставший день на мартовском сугробе.
А нам плевать,
что завтра с нами станет,
А нам тепло у вечности в утробе.
Пусть завтра будет будничный из буден,
Моим ли предкам было не труднее!
Зевнём, как псы, и вылезем из будок,
На тень наступим снежности синее.
Играй, рассвет, на кончиках сосулек,
Дробись, капель, на клювах воробьиных.
Уж сосны сон с зелёных плеч стряхнули
На рыхлый снег и трещины на льдинах.
Забыт февраль, как сказочка без чуда.
И день длинней, и ночи покороче.
Сгорит печаль картонного этюда
В сетях древесных с зубчиками почек.
И – за дела с заботою о хлебе,
И – в стремена, влекомые дорогой,
Пока лучится солнышко на небе,
Да жарко так, что хочется потрогать.
Красавица
Весна цвела, белым-бела,
Весёлая, лучистая.
Ты красоту свою несла,
Как роща нежнолистая.
Я подарил тебе цветок,
Сочтя своей единственной.
Но ощутил вдруг холодок
В глазах твоих таинственных.
Быть может, на сердце легла
Черёмуха остудою?
А может быть, ты просто шла
Тропинкою попутною?
И мне бы следовало знать,
Что тропка та – не длинная,
Что не моя ещё весна
И не моя любимая.