Большая цензура: Писатели и журналисты в Стране Советов. 1917–1956 / Под общ. ред. акад. А.Н. Яковлева; Сост.: Л.В. Максименков. – М.: МФД: Материк, 2005. – 752 с.
В этом сборнике, как заявлено уже в аннотации, «представлена документальная хроника создания и функционирования жёсткой системы тотального контроля за содержанием и направлением всех видов печати и литературного творчества». Издатель – Фонд Александра Н. Яковлева (книга стала последней при его жизни). Он, напомним, бывший секретарь ЦК КПСС, член Политбюро, курировавший вопросы идеологии, информации и культуры, в цензуре был большим специалистом.
Кстати, во введении к книге, задающем тон всему сборнику, дано такое определение сталинизму – «воплощение на территории бывшей Российской империи «средневекового варварства и зверства» со специфическим дополнением в виде возрождённого полукрепостнического рабства (с его системой трудовых резервов, паспортов, прописок, регистраций)». Но возникает вопрос: зачем же сам А. Яковлев активничал в воплощении этого «средневекового зверства»? Или был заброшен в КПСС для того, чтоб её подрывать изнутри, приближая победу демократии? Сам он заявлял: «У нас был единственный путь – подорвать тоталитарный режим изнутри при помощи дисциплины тоталитарной партии. Мы сделали своё дело». Что ж, тоже стратегия. Но сколько же в ЦК КПСС было таких «агентов»?
По Брокгаузу–Ефрону, цензура – это «надзор за печатью с целью недопущения распространения вредных с точки зрения правительства произведений печати». Возникла она в Средние века, существовала и в царской России, есть и в нынешней, как и в других демократических странах. Почему цензура «большая»? А составитель так напоминает про труд Р. Конквеста о сталинизме «Большой террор».
Вообще сборник подан как «повествование о большевистском заговоре, направленном на установление тотального контроля над словом (устным и печатным), над интеллигенцией… над СМИ, культурой и искусством». Но для таких целей книга не удалась: свидетельства жутких зверств в памяти не остались. Поразило письмо Мехлиса секретарям ЦК «О русских газетах на Украине» (30.10.1937): «Ни в одной союзной и автономной республике русская печать не находится в таком захудалом состоянии, как на Украине… Буржуазные националисты по сути дела ликвидировали русские газеты, несмотря на то что русского населения на Украине немало». В Киеве были газеты на немецком, польском, еврейском, болгарском и ни одной (!) на русском. Чей же террор был в СССР, если «буржуазные националисты» так осмелели на 20-м году власти большевиков? Зная такое, легче понять, почему Украина отделилась от России и ныне ставит препоны русскому языку.
А вот письмо Сталина Берии «О грузинских кутилах в Москве» (14.04.1934): «Кроме арестованных в московских гостиницах кутил и безобразников арестована ещё большая группа безобразников в Ленинграде. Разнузданность… представителей грузинских хозорганизаций легла позором на Закавказских организациях». Непонятно, как это письмо относится к цензуре. Вряд ли оно свидетельство «варварства», скорее уж – аморальности грузинских членов ЦК ВКП (б).
Удивил факт прений в британской палате общин в 1926 г. по вопросу о ходатайстве Н. Крупской эмигрировать в Англию. Английские газеты видели в этом доказательство преследований оппозиции в РКП. Чтоб развеять слухи, Сталин указал на необходимость заявления Крупской в печати. Насколько они были обоснованны, в сборнике не рассказано.
Корреспондент «Правды» в марте 1933 г. из Лондона сообщил про заметку в «Дейли геральд» о трёхмесячном пребывании Г. Геринга в сумасшедшем доме. Сталин запретил публикацию этого сообщения в «Правде». Но не объяснено, почему дружелюбная цензура проявлена к соратнику Гитлера.
Интересно письмо ответственного секретаря «Известий ЦИК» Гронского Сталину «о пьянках и других нездоровых явлениях в среде творческой интеллигенции» (15.05.1933): «Ваше указание о прекращении т.н. пьянок будет проведено мною точно и неукоснительно». Автор оправдывается: «Эта публика страшно обидчивая. Не зайдёшь в гости – обидятся эти люди, и обиды очень легко переходят на партию и на советскую власть, и на литературные организации. Все они грызутся между собою, интригуют, сплетничают, льстят, пытаются сколотить беспринципные группы и группочки». Опять непонятно, как это соотносится с цензурой – морально?
Впечатлило «покаянное письмо» Сталину и.о. главного редактора «Литературной газеты» О. Войтинской (30.01.1939), которая оправдывается на обвинения А. Фадеевым в беспринципности тем, что одновременно она выполняла задания органов НКВД: «НКВД требовало разведывательной работы, больше того, одно время требовали, чтобы я стала его любовницей, меня упрекали, что я плохая коммунистка… Моя жизнь принадлежит партии, но стать любовницей врага я не могла».
Печально, конечно, что руководителям изданий приходилось выполнять дополнительно специальные обязанности. Но здесь абсолютно нет ничего специфически советского. Нетрудно найти факты о причастности некоторых западных литераторов к Интеллидженс сервис или ЦРУ. Например, лауреатов Нобелевской премии Д. Голсуорси и Г. Уэллса или всемирно известных С. Моэма и А. Конан-Дойля.
На помехи «свиней цензоров» жаловался и Ф.М. Достоевский. Но вот гонорарам советских писателей он мог и позавидовать. В 1950 г. обнаружили «серьёзные извращения в оплате труда» деятелей литературы и искусства. Из документов узнаём немало интересного о жизни советских литераторов. Но каких-то «острых» фактов здесь всё равно нет. Так что цель – разоблачение коммунистического режима в тотальном контроле над литературой и журналистикой – не достигнута. Пугали – но страшно не стало. Хотя исследователям истории СССР книга будет весьма полезна.