В Центральном музее Великой Отечественной войны на Поклонной горе не бывает случайных посетителей. Здесь невозможно просто прогуливаться. При том, что здешняя атмосфера, в которую погружаешься, открыв тяжёлую дверь, так характерна для всех «военных» музеев или мемориальных комплексов, существующих во многих городах и весях России. При том, что, идя по залам первого этажа, можно благоговейно замереть при взгляде на «стекающие» с потолка стеклянные слёзы, а можно не без усмешки помянуть автора проекта этого здания, видя помпезные, диссонирующие со всем окружающим люстры. По бесчисленным каменным ступеням поднимаемся на второй этаж (лифт здесь есть, но только служебный), где расположилась картинная галерея. С работами известных советских и российских живописцев тут сейчас соседствуют картины молодой московской художницы Натальи Крыловой. Она – член Союза художников России и Московского союза художников, стипендиат Министерства культуры. За плечами уже более 30 различных выставок: всероссийских, региональных, городских, тематических. Многие работы находятся в частных собраниях у нас в стране и за рубежом.
Экспозиция «Память сердца», на которой представлено около 70 холстов (пейзажи, натюрморты, портреты), должна была покинуть стены Музея Великой Отечественной ещё 1 февраля. Однако ей позволено остаться под музейными сводами ещё на два месяца. Потому что этого захотели… посетители. Оказывается, не только в театре многое решает Его Величество Зритель, но и на выставках (кстати, в этой связи становится понятно, почему некоторые нынче модные художественные акции нередко ограничиваются рамками всего одного дня).
Зачем мы вообще читаем книги, ходим в театр и на выставки? Мы, большей частью замученные суетой, загнанные в жёсткие временные рамки, пресыщенные всем. Может быть, мы просто хотим, чтобы нас удивили? Конечно, хотим. Даже требуем порой от художника, ехидно улыбаясь: ну-ка, попробуй удиви меня, покажи мне то, что я не видел. Ну что нас, современных жителей мегаполиса, привыкших к каменно-стеклянным джунглям, ежедневно запутывающихся в сетях чертовой Всемирной паутины, успевших устать от гламура и антигламура раньше, чем узнали смысл этих слов, может удивить?
Ну подумаешь, домики. Подумаешь, в Подмосковье. Только ведь этот домик не так прост…
Что мы видим у Натальи Крыловой? Крепкую реалистическую школу (дают о себе знать оконченные МАХУ памяти 1905 года, МГОПУ
им. М.А. Шолохова, да и рука учителей – известных художников Кинешмы – Евгения Чистова, Сергея Ковалёва, Льва Успенского сказывается), помноженную на инфернальную составляющую, ту, что мы привыкли называть душой. А как иначе объяснить эту странную притягательность совсем непарадных подмосковных уголков, изображённых на её картинах?
Кажется, что все эти низенькие каменные домишки с трещинками на стенах или полузаброшенные деревянные избы мы уже видели когда-то. Неслучайно возле картины «У причала» завязался спор двух подростков: один заверял, что изображённое место находится под Вологдой, где живёт бабушка, а второй возражал, дескать, «никакой Вологды! это на моей даче на Валдае». Другой посетитель в красногорском домике («Красногорск») признал свой дом… под Питером на Чёрной речке.
Сама Наталья Крылова признаётся: «Я часто бываю в подмосковных деревнях, знаю, как там строится быт. И меня тянет туда, подальше от городской суеты».
Но и в самой Белокаменной цепкий взгляд художницы находит то, что может удивить, будь то неприметные уголки Лианозовского парка или Воробьёвы горы – такие, какими они видятся с Поклонной горы.
В каждую работу художница вплетает ту смысловую ниточку, за которую цепляется воображение, приводя в движение сложный и нередко дремлющий у современного человека механизм сопереживания. И что-то происходит, когда мы видим словно опутанный паутиной трамвайно-троллейбусных проводов храм («Сети») или прижавшиеся друг к другу тонкие стволы двух берёз посреди снежных сугробов («Дуэт»).
Особенно внимательна Наталья к небу. Она видит и передаёт его тончайшие оттенки. И на каждой картине небо своё, неповторимое: оно может быть и свинцово-серым («Погост»), и светло-синим, подёрнутым характерным радужным сиянием вечера («Тихая заводь»).
Несмотря на то что на выставке большей частью представлены пейзажи, можно предположить, что в недалёком будущем они уступят своё центральное место в творчестве художницы портретным работам. Уж больно хороши те немногочисленные портреты, что она здесь разместила.
Седовласый мужчина в очках застигнут художницей за нехитрым и уж явно не мужским занятием – консервированием огурцов. За окном бушует лето. А в кухоньке ещё сохранились следы присутствия хозяйки. И всё понятно, никому не надо ничего объяснять. Вся история потери и щемящего одиночества умещается всего в двух словах названия картины – «Теперь один». И действительно, к чему слова, когда есть нечто большее? Вот и сама художница, кажется, говорит именно об этом. На автопортрете Крылова прижимает к чувственно-пухлым губкам указательный пальчик. Но не кокетливо, без дешёвых ужимок, а как-то совсем по-серьёзному, почти строго. То ли беспокоясь за сохранность какой-то сакральной тайны, то ли напоминая нам о том, что есть «мысль изреченная».