150 лет назад вышло первое издание Народных русских сказок А.Н. Афанасьева
Чтобы понять народ, достаточно понять его сказки. Сказка – это тайник народной души, хранилище памяти, зеркало облика народного.
Там, где есть слово и жизнь, есть и сказка, всем понятная, любимая всеми и бессмертная. Что подкупает в сказке? Искренность, наивность и простота, выдумка и острое слово, торжество добра и справедливости, наказание всякой неправды. Конечно, всё это сообразуется с народными представлениями о добре и зле. Сказка непосредственно выражает сознание и жизненную философию народа, понимание им жизни, представления о Красоте и Правде.
Но сказка при этом – живой организм со своей судьбой и своим характером. Сказка удивительным образом сочетает в себе несочетаемое: она проста, но вместе с тем иносказательна. Она добра, но даже лучшие её герои зачастую коварны и жестоки. Она наивна, но в то же время исполнена глубочайшей мудрости.
Долгое время, как это ни покажется на первый взгляд странным и неправдоподобным, русская сказка у себя на Родине была презираема и гонима. Сказание сказок в XII в. приравнивалось к ворожбе. А в XVII в. рассказывать сказки, загадывать загадки и колядовать запрещалось царским указом. Но, несмотря на гонения, сказка жила, словно уподобившись своим героям, переходила из уст в уста, потешая и наставляя.
Но и простой народ, пересказывая сказку длинными зимними вечерами, не слишком-то жаловал бедняжку, почитая её безделицей, пустой забавой, утехой баб да малых ребят. Что ж, у русской сказки сложилась вполне себе русская судьба.
Первым человеком в России, кто с полным пониманием красоты и значения русской сказки обратился к первоисточнику, то есть стал записывать сказки со слов народных сказителей, был А.С. Пушкин. Как ни вспомнить знаменитые слова поэта, сказанные им в письме к брату: «Вечерами слушаю сказки – и вознаграждаю тем недостатки проклятого своего воспитания. Что за прелесть эти сказки! Каждая есть поэма».
До Пушкина издавались в России сказочные сборники, но это были, скорее, подделки под народную сказку. Со слов своей нянюшки Арины Родионовны Пушкин записал семь сказок. И только три из них – «О Салтане», «О мёртвой царевне» и «О попе и Балде» – подверглись литературной обработке. Поэт записывал тексты не просто ради сюжетов, которые он мог найти где угодно. Так, например, сюжет «Сказки о рыбаке и рыбке» был позаимствован у братьев Гримм. Нет, жалуясь на петербургское воспитание, Пушкин перевоспитывал себя на сказках. Через них познавал он «русский дух», открывал для себя русского человека. И отсюда, наверное, это сродство с народом, которое подметил потом Достоевский, уверявший, что даже у самых даровитых русских писателей «нет-нет, а и промелькнёт вдруг нечто высокомерное, нечто из другого быта и мира, нечто, желающее поднять народ до себя и осчастливить его этим поднятием. В Пушкине же есть что-то сроднившееся с народом взаправду…»
Пушкиным сделан огромный шаг в изучении и собирании русской сказки. Уже после Пушкина появились сборники И. Ваненко и Б. Бронницына. Но о сборниках этих можно судить по отзыву Белинского, пожелавшего составителям, чтобы те «перестали пересказывать народные сказки, уже без них и давно сочинённые, а стали бы рассказывать свои».
Выходил и знаменитый сборник И. Сахарова, одобренный Белинским, но на поверку оказавшийся мистификацией. Или, лучше сказать, фальсификацией. Даже сказки, опубликованные Далем, будучи переделками, оказались безынтересными и бесполезными для изучения фольклора.
Словом, как это часто случается, потребность в издании подлинных народных сказок давно назрела, а вот ответить этой потребности никак не удавалось. Пока наконец не появилось собрание из восьми выпусков «Народных русских сказок», собранных Александром Николаевичем Афанасьевым.
В предисловии к первому выпуску первого издания Афанасьев сетовал: «Важное значение народных сказок как обильного материала для истории словесности, филологии и этнографии давно сознано и утверждено даровитейшими из германских учёных. <…> Нельзя не пожелать, чтобы благородный труд, подъятый ими на пользу народности, послужил и нам благим примером. Пора, наконец, и нам дельней и строже заняться собранием и изданием в свет простонародных сказок…»
Но русский учёный превзошёл своих учителей. Сборник его по научным качествам представляет неизмеримо бóльшую ценность, нежели издание братьев Гримм. И уже потому только, что, в отличие от немецких коллег, Афанасьев не допустил ни малейшей шлифовки или переработки.
Именно Афанасьевым была предпринята первая попытка классифицировать сказки, для чего весь массив сказочного материала был разделён учёным на три группы: сказки новеллистические, волшебные и сказки о животных. И в этом он также превзошёл братьев Гримм, в собрании которых сказки не ведали ни порядка, ни системы. Хотя, справедливости ради нужно отметить, что сказки Афанасьева разделились на группы лишь во втором издании, осуществлённом спустя десять лет после первого. Первое же, юбилейное ныне, представляло хаотическое нагромождение: всё множество сказок, а было отобрано более шестисот текстов, ложилось на бумагу в том порядке, в каком поступало к Афанасьеву.
Конечно, не все отобранные Афанасьевым сказки были записаны им лично. Со слов сказителей он записал не более десяти текстов. Кое-что нашёл в старых лубочных изданиях. Часть сказок былà записанà этнографом и фольклористом П.И. Якушкиным и переданà затем Афанасьеву П.В. Киреевским, также известным собирателем и ценителем фольклора. Существенную помощь оказало Афанасьеву Русское географическое общество, в котором состоял учёный. Уже тогда он был широко известен как автор статей по славянской мифологии, составивших впоследствии знаменитый трёхтомник «Поэтические воззрения славян на природу». И совет Географического общества, в архиве которого мало-помалу скопился значительный сказочный материал, постановил передать сказки Афанасьеву для дальнейшего их издания.
Любопытно, что молодое тогда Географическое общество, независимо от деяний и намерений Афанасьева, рьяно приступило к сбору этнографического материала. Во все концы страны были разосланы призывы собирать фольклор. И русский человек откликнулся. «Откликались люди самых разнообразных профессий, – пишет В.Я. Пропп, – и присылали собранные ими материалы». Памятуя об этом народном энтузиазме, в предисловии к первому изданию сказок Афанасьев снова обратился к соотчичам, «ко всем любителям народного слова» с просьбой записывать и присылать ему сказки. И, возможно, тот, кому вчера ещё, по слову Белинского, «странно и дико было бы узнать, что учёные бары списывают и печатают его россказни и побасенки не для шутки и смеху, а как что-то важное», сегодня примкнул к собирателям древностей и хранителям родного слова.
История русской сказки сама похожа на сказку, потому что это очень русская история. Сначала гонения и запреты, непонимание и хула, презрение и насмешки. А затем – вдруг пробудившиеся чувства долга, любви и ответственности, всеобщее соработничество и переполняющая гордость за своих, что в очередной раз натянули нос немцам.