Беседу вела Диана Солобуто
Елена Морозова – заслуженная артистка РФ, актриса театра и кино, лауреат молодёжной премии «Триумф» и театральной премии «Чайка». В её творческой биографии – более 50 кинокартин. Родилась в семье кинорежиссёра Бориса Григорьева и диктора Центрального телевидения Дины Григорьевой, дебютировала в кино в возрасте 8 лет. Впрочем, будущая актриса долго не могла определиться с профессией: хотела заниматься конным спортом, быть пионервожатой, психологом или экономистом.
– У вас очень насыщенный график. Вы проводите актёрские мастер-классы, ездите на фестивали, есть режиссёрские работы, огромное количество ролей в театре и кино...
– Я начала сниматься ещё в детстве. Сперва была роль «агента Стрекозы» в фильме «Руки вверх!», затем – Габи Вебер в «Проданном смехе». До сих пор люблю эту роль, она очень близка мне по духу.
– А как в вашей жизни появился театр?
– Сперва был период, когда я ходила заниматься в народный театр ЗИЛ к Галине Алексеевне Калашниковой. Моя мама у неё училась в своё время. Тогда у меня были загулы, переходный возраст. Мама решила направить мою энергию в более полезное русло. И мне так понравилось в театральной студии! Моя первая работа – это «Маленькая разбойница». Потом случилось кое-что, я это никому раньше не рассказывала, потому что мне было стыдно. Впрочем, сейчас уже не стыдно и можно открыть этот секрет.
– Заинтриговали…
– Однажды вечером маме позвонил педагог и говорит: «У нас заболела девочка из основного состава, пусть Лена завтра выходит играть на большую сцену». На следующий день я поехала на спектакль и… не доехала. Я испугалась большой сцены. Хотя знала текст, прекрасно знала роль, всё знала! Но испугалась. Мама решила, что это бунт какой-то подростковый. Отчётливо помню, как я сидела и плакала. Потому что я поехала туда и с полдороги поняла, что не выйду. Я и домой не могла вернуться. Родители же знали, что я должна быть на сцене… Как интересно, у меня из памяти прямо стёрлось, что случилось дальше, после этого момента. Помню только, что сидела, плакала и себя ругала. Были очень смешанные чувства. Мне было стыдно. Но сейчас – нет.
– Почему?
– Потому что я понимаю, что истории, которые ты рассказываешь про себя и свой реальный стыд, дают что-то другим людям. Это даёт им какую-то надежду, понимание, что они не одни. Если даже я боялась большой сцены, но стала актрисой, то и они смогут.
– Когда случился ваш настоящий театральный дебют, реальный выход на большую сцену?
– Я ещё училась в Школе-студии МХАТ на третьем курсе. Гарольд Стрелков ходил смотреть все наши показы и потом пригласил меня в спектакль «Сахалинская жена». Действие происходит на краю света, куда на каторгу ссылают разных людей, в том числе и мою героиню, убившую мужа. Мы играли его сперва перед комиссией, в которую входил Олег Николаевич Ефремов. Я очень волновалась! В первой сцене я должна была пробежать несколько раз перед зрителями, будто бегу в поле, такая счастливая, радостная, с улыбкой на лице. Я так разнервничалась, что не могла не только улыбаться – мне свело судорогой руки, ноги, буквально скрючило. В какой-то момент я остановилась на сцене и начала кричать и топать ногами, сбрасывая с себя этот зажим. Потом я уже расслабилась и нормально сыграла. Режиссёр взял это в моего персонажа – впоследствии она всё время трясла руками-ногами, кричала. Вот так и выглядел мой театральный дебют.
– А как сложилось сотрудничество с режиссёром Сергеем Алдониным, в спектаклях которого вы заняты?
– После Школы-студии МХАТ я не пошла ни в какой театр. Мне было немного страшновато, ведь во время учёбы я увидела, что происходит за кулисами. Там нет молчания, сосредоточения, нет того, о чём писал Станиславский, зато есть много алкоголя. Рухнул мой идеализированный образ театра, мой храм, который я возвела внутри себя. Год я не играла – я рисовала, увлеклась графикой и маслом, смотрела фильмы Пазолини и Феллини. Потом благодаря «Сахалинской жене» у меня появился «Абрикосовый рай» Лены Исаевой. Там меня увидел Владимир Мирзоев и взял в Театр Станиславского, в спектакль «Укрощение строптивой». В то время спектакль Алдонина «Мастер и Маргарита» игрался в этом же театре…
– Надо же, какая длинная цепочка!
– Да, а увидела я «Мастера...» ещё во время учёбы, тем золотым составом – с Олесей Железняк, Катей Волковой, Алдонин играл Фагота, а Сычёв был Воландом. Для меня это был просто топовый уровень! Я влюбилась в этот спектакль и думала, как же я хочу сыграть в подобном, где тебе и мистика, и романтика, и музыка… И вдруг Сергей мне предложил попробоваться на роль Геллы. Я даже не поверила сперва. Когда ввелась в спектакль, была невероятно счастлива, и начался такой классный период – репетиции, гастроли. Мне очень нравилось, что импровизации шли легко, что-то подхватывали и оставляли, что-то убирали, отсекали, этот спектакль как живой, и он до сих пор такой – не стоит на месте. Потом последовали «Боинг-Боинг» и «Стакан воды», другие спектакли Алдонина.
– Давайте о кино. Вы снимались в известном фильме Яна Кунена «Коко Шанель и Игорь Стравинский», где сыграли Екатерину, жену композитора…
– Сотрудничество получилось через международное киноагентство. Мне выслали тексты на французском, английском и русском, я их записала – это были видеопробы. Ян приехал на очную встречу со мной по результатам проб, мы пообщались, попробовали что-то, и он меня утвердил. До съёмок я летала в Париж несколько раз на знакомство с актёрами, на читку…
– А как работалось с Мадсом Миккельсеном?
– Если честно, я тогда особо его не знала, насколько он высокого уровня актёр. Он рассказал мне, что вообще-то он танцор. Просто поставил себе чёткую цель – стать голливудской звездой. И стал. Он очень собранный, сосредоточенный. А ещё – душевный. Помню один интересный эпизод. Во второй съёмочный день Мадс пригласил меня поужинать, а на самом деле – поговорить о моём персонаже, жене Стравинского. Спросил меня: где у Екатерины ревность? А я читала дневники, она была кузиной Игоря, с детства переписывала его ноты, слушала все мелодии и любила его как гения. Она хронически болела туберкулёзом, родила композитору четырёх детей, потом осознанно ушла в хоспис и также осознанно сказала мужу: тебя любят многие, но вот на эту и эту женщину ты можешь опираться – и Стравинский продолжил отношения с той женщиной, которую ему выбрала Екатерина. Какая может быть ревность? Мадс спорил со мной, что всё так, но если я не играю ревность, то теряю сочувствие всей женской аудитории! Мы знатно поспорили тогда, стучали по столу, кричали, и это было здорово!
– И кто кого переубедил?
– Каждый остался при своём мнении, но режиссёр согласился со мной. Именно поэтому Мадс и решил поговорить со мной отдельно.
– Летом на фестивале «Театральный бульвар» вы играли моноспектакль «Онегин: ей-богу, сцена из романа!», где выступаете и как режиссёр. Как появилась эта постановка?
– «Онегин» – это моя большая любовь ещё со Школы-студии МХАТ. Сперва мне дали кусок из него на читку, и мне это показалось таким скучным! Но потом Виталий Яковлевич Виленкин разобрал со мной это произведение, рассказал, как Пушкин сочинял его в ответ Байрону, сколько юмора там скрыто. Меня это так вдохновило, что я выучила больше, чем надо. Когда я уже работала в Электротеатре «Станиславский», его художественный руководитель Борис Юрьевич Юхананов дал согласие на эту работу.
– Интересные ощущения, не просто играть, но и самой режиссировать спектакль?
– На самом деле сперва постановка длилась около 40 минут. И в какой-то момент работы над ней у меня возникло физическое ощущение, что всё просто сыплется. Тогда я и поняла, что значит режиссура, и что там её нет, а есть лишь мои желания и идеи. Моим ассистентом стал Максим Мышанский, который помог довести идею до реализации. Он немного переделал композицию, сделал более точный разбор, и всё срослось.
– А в чём для вас идея «Онегина»?
– Мой замысел заключается в том, чтобы показать этот контраст между природой и мегаполисом, и как город меняет человека. Когда Татьяна влюбляется в Онегина, она находится на одной волне с природой, беседует с речками-лугами, идеализирует. А потом она переезжает в Москву. Ты попадаешь в мегаполис, в этот статусный социум, и город тебя буквально сжирает, от тебя не остаётся ничего живого. В финале Татьяна уже далеко не такая романтичная, в ней появляются жёсткость, непримиримость – так Москва изменила её.