1 августа драматургу и сатирику Виктору Славкину исполнилось 75 лет. Он один из немногих авторов, писавших в советские времена абсурдистские пьесы. Самая известная из них «Взрослая дочь молодого человека». В принципе имя Славкина в первую очередь ассоциируется с журналом «Юность», где он заведовал отделом сатиры и юмора 17 (прописью – семнадцать) лет! Но и для «Литературной газеты» Виктор Иосифович не чужой человек, часто публиковал юмористические рассказы на 16-й полосе, дважды (1975, 1980) был отмечен премией «Клуба ДС» «Золотой телёнок». Поздравляя своего давнего автора с юбилеем, предлагаем читателям один из его ранних рассказов.
Я вошёл к редактору. – Здравствуйте, – сказал я.
– Здравствуйте, – буркнул редактор.
– Я стихи принёс, – робко сказал я.
– Оставьте рукопись секретарю.
– Не могу, мне завтра на работу.
– При чём тут вы? Оставьте рукопись и идите себе на работу.
– Дело в том, что рукопись – это я.
– Вы?!
– Да. Я включился в движение за экономию бумаги и с тех пор пишу стихи на себе. Татуирую их на теле.
– Ну и что вы хотите?
– Я хочу, чтобы вы их посмотрели и, если можно, напечатали в своём журнале.
– Раздевайтесь, – сказал редактор и засучил рукава.
Я разделся, редактор несколько раз перечитал меня.
– Стихи неплохие, – сказал он. – Но в таком виде они появиться в журнале не могут.
– Конечно, – согласился я. – Нельзя же давать фотографию голого человека. Стихи придётся набрать обыкновенным шрифтом.
– Вы меня не поняли. Я говорю не о форме, а о содержании. Меня смущают вот эти две строки на животе. Их надо убрать!
– Но это лучшее из того, что я написал до сих пор. Мне будет больно…
– А Гоголю не было больно сжигать вторую часть «Мёртвых душ»?
– Но Гоголь жёг бумагу, а я должен сейчас резать своё живое тело. И как раз в самом больном месте.
– Не беспокойтесь, – сказал редактор. – Вы попали в надёжные руки. Удаление татуировок – моя вторая специальность. Так сказать, хобби. Видите мою правую руку. Чисто! А ещё недавно здесь было написано: «Не забуду мать родную». Сам вырезал. На себе. Левой рукой. Итак, за дело!
И редактор взял скальпель. После лёгкой операции на месте моих строчек осталось лишь несколько шрамов.
– Ну вот, теперь уже лучше, – говорил редактор, перечитывая меня снова. – Больно было?
– Да, – признался я.
– Это с непривычки. Привыкнете, сами себя будете резать не хуже меня.
– Теперь всё?
– У меня всё. Пройдите к ответственному секретарю.
Ответственный секретарь сидел за большим столом, покрытым белой простынёй.
– Ложитесь, – сказал он.
Я лёг на стол.
– Всё, что на левой ноге, придётся удалить, – поставил он свой диагноз.
– Но тогда станет лишней правая нога, – возразил я.
– Сказать по правде, молодой человек, правая нога меня тоже смущает. Впрочем, всё можно спасти, если дописать такую концовку…
Ответственный секретарь начал быстро колоть меня иглой. Я извивался у него под руками от нечеловеческой боли.
– То, что вы делаете, ужасно! – кричал я. – Я не хочу такого конца!
– Ничего, ничего. От этого ещё никто не умирал.
– Скорее поставьте точку! – взмолился я.
Ответственный секретарь задумался:
– Нет, пожалуй, здесь будет уместнее многоточие, – сказал он, три раза вонзая в меня свою иглу.
– Ну как, теперь лучше? – спросил он меня, когда я очнулся.
– Хуже… – выдохнул я.
– Подтянитесь, молодой человек, соберитесь. Вам сейчас надо войти в кабинет к главному редактору.
– Я не могу идти…
К главному редактору меня внесли на носилках. Он стоял посреди просторной светлой комнаты в белом халате, вытянув вперёд руки в резиновых перчатках. Рядом с ним стояла секретарша, тоже в белом. Меня положили. Главный редактор склонился надо мной. Раздались короткие команды:
– Скальпель. Камфару. Зажимы.
Я вскрикнул и потерял сознание.
Когда я через две недели выходил из редакции, пожелтевший и исхудавший, редактор крепко пожимал мне забинтованную руку и говорил:
– Слабым вы оказались поэтом. Не выдержали… Мой вам совет, в следующий раз пишите, как все, – на бумаге. Бумага – она всё стерпит.