На выходе из станции метро «Красногвардейская» мне встретилась пожилая женщина, декламирующая: «Не хотели коммунистов, получили террористов…»
Пётр ТКАЧЕНКО, издатель литературно-публицистического альманаха «Солёная Подкова», МОСКВА
Так совпало, что в тот же день я прочитал в «Литературной газете» статью Александра Мелихова из Санкт-Петербурга «Чего хочет террорист?» (№ 30, 2007 г.). А потом пришло сообщение о подрыве петербургского поезда… Услышанное от пожилой женщины вдруг перекликнулось с рассуждениями о терроризме петербургского интеллектуала Александра Мелихова, который попытался вскрыть мировоззренческую основу терроризма. Но его размышления представились мне ещё более удалёнными от «гласа народного», чем припевки встретившейся женщины. Примечательным, во всяком случае для меня, в статье Александра Мелихова стало то, что наконец-то даже наша либеральная мысль признаёт, что терроризм, а значит, и революционность не являются по самой своей природе проявлением социальности или установлением справедливости – но духовно-мировоззренческим и даже психологическим понятием. И все декларации о народе, о его чаяниях, о том, что «душа страданиями народа уязвлена стала», – не более как идеологическое оправдание своих действий. Терроризм и революционность, как правило, являются уделом людей маргинальных, не находящих иных способов заявить о себе и самоутвердиться в обществе. Иногда – уделом и интеллектуалов, уверовавших в случайные социально-экономические теории; в универсальность, говоря словами А. Блока, «экономических доктрин», исключающих духовную природу человека, далёких от народного самосознания и народной культуры. В доказательство этого можно прибегнуть к мудрости М. Монтеня, писавшего, что невежество бывает двоякого рода: одно безграмотное, предшествующее науке, другое – чванное, следующее за нею («Опыты», Издательство академии наук СССР, М.–Л., 1958 г.). Иван Бунин, изведавший все превратности революционного времени, с понятной злостью писал в «Окаянных днях»: «Это род нервной болезни, а вовсе не знаменитые «запросы», будто бы происходящие от наших «глубин». Нельзя не согласиться с Александром Мелиховым, что «современный террорист гонится за удовлетворением не материальных, и даже не социальных, но экзистенциальных потребностей». Но к странным выводам приводит публициста это объективное и давно очевидное положение. Странность выводов публициста, абсолютно не следующая из заявленного намерения объяснить природу терроризма, является вовсе не результатом оригинальности его мышления, но всецело – результатом следования определённым идеологическим догмам. В самом деле, уже не только к террористам, но и ко всем без исключения народам и нациям автор относит то, что они якобы борются за «воображаемую картину мира»: «Увы, каждому обществу, ориентированному на достижение реальных «земных» целей, хочет оно того или не хочет, приходится вступать в состязание с романтическими идеологиями, предлагающими человеку иллюзорное участие в великих и бессмертных свершениях». И тут наш автор опять-таки, хочет он этого или не хочет, совершает первую и главную подмену – вместо культур он признаёт за народами только идеологии, которые могут быть ведь и абсолютно произвольными. То есть признаёт за народами и нациями некие игрушки, вполне рукотворные, которыми народам должно забавляться, лишь бы только они не бузили в мире… Культуру же в народах он с лёгкостью необыкновенной отрицает как нечто ненужное, лишнее и только мешающее устройству человеческого сообщества. Но для того, чтобы хоть как-то обосновать это утверждение, автор делает новое допущение, если не сказать больше – искажение. Он пытается уверить нас в том, что «каждый народ выстраивает этот пьедестал для себя сам, создавая свою культуру для самовозвеличивания», ради «чувства избранничества». При этом предполагается, что культура – это нечто, создаваемое умышленно и расчётливо, а не то, что созревает в народах веками, пути которых нам неведомы. Но чувство избранничества и самовозвеличивания проповедует как раз не культура, а идеология. Самые явные проявления этого мы находим в Ветхом Завете и в идеологии германского нацизма… Из такого допущения, далёкого от истины, логически следует «убеждение», вовсе не новое. Состоит оно в том, что культуры народов якобы являются главным источником и причиной конфликтов между ними. «...откровенный диалог культур, равно как и слишком тесное их сближение почти всегда ведут к конфликту, в котором проигрывающая сторона рано или поздно берётся за оружие», – утверждает Александр Мелихов. Представление это действительно не ново, уже давно испытано и обошлось нам неимоверными жертвами: «Культура связывает, ограничивает, культура консервативна – и чем она богаче, тем консервативнее…» (Л. Троцкий). Да что говорить о лукавых политиках, если даже М. Горький полагал, что «культура есть организованное разумом насилие над зоологическими инстинктами людей». Такое приписывание культуре особенностей, ей не свойственных, кроме того, довольно цинично, так как является скрытой формой агрессии, её идеологического обоснования и отрицания равноправия народов. Ведь оно, по сути, отбирает у народов святое право отстаивать свою самостоятельность и независимость. Такая форма агрессии, кстати сказать, известна со времён библейских. И не столь важно, что выступает её орудием – «живой бог» или идеология: «...покушался ли какой бог пойти, взять себе народ из среды другого народа казнями, знамениями и чудесами, и войною, и рукою крепкою, и мышцею высокою, и великими ужасами, как сделал для вас Господь Бог ваш, в Египте пред глазами твоими?» (Второзаконие, 4–34). Но если так, значит, надо с культурами народов что-то делать, как-то «решать» вопрос их устранения… И «решали» ведь почти целый XX век в России, когда в особо свирепые времена первореволюционеров-террористов только за исполнение народной песни или хранение дедовской фотографии (слуги царизма, конечно) можно было лишиться головы. Имея столь трагический опыт, как ни в чём не бывало снова утверждать то же самое – это и вовсе какая-то безответственность как по отношению к себе, так и по отношению к своим согражданам. Попутно отмечу некоторые нелогичности в размышлениях Александра Мелихова. Так, напрочь отрицая культуры в народах как препятствия на пути к прогрессу, он между тем говорит о некой «конкурентной культуре». То есть за кем-то право на культуру оставляет. Или – утверждая, что террорист не ставит перед собой целей прагматических, он говорит о том, что материальное преуспевание и категория «успеха» являются для него «источником соблазна». О многом говорят эти нелогичности… Но откуда происходит такое «убеждение»? Это миропонимание в основе своей позитивистское, эволюционистское, для которого культура – вовсе не способ самопознания человека и самосознания народа, а нечто вроде приправы, которая может быть, но и без которой можно вполне обойтись… Сошлюсь здесь на Александра Панарина, писавшего о том, что либеральная целерациональность «просто игнорирует, снимает со счетов коллективный культурный капитал общества – она его уничтожает» («Москва», № 5, 6, 2002 г.). И мы видим, как наш публицист в согласии со своим специфическим убеждением просто подменяет «коллективное бессознательное» «коллективными грёзами». То есть спасение видит там, где нас подстерегает опасность. И это перед лицом уже очевидного «распада цивилизации», о котором писал А. Панарин: «Социум начинает распадаться, когда его лишают коллективного бессознательного». Вызывает недоумение, что А. Мелихов, являя нам либеральные фетиши, вместе с тем грозит неким нехорошим либералам, которые якобы отстаивают национальные культуры и тем самым тормозят наше развитие: «Вопреки либеральному катехизису национальные культуры не сближают, но, напротив, наиболее остро разобщают нации». Но ведь либеральное миропонимание никогда не отстаивало традиционные народные ценности и национальные культуры. Напротив, оно их всегда отрицало и размывало. Разумеется, во имя прогресса… Здесь уже – явная подмена понятий. Разделяя же народы на победителей и побеждённых, то есть не признавая их равноправия, наш автор закладывает в общественное сознание идеологию борьбы, но не сотрудничества и мира. Отсюда – полшага до оправдания права силы. И А. Мелихов к нему приходит: «...толерантными и прагматичными бывают только победители, желающие спокойно наслаждаться плодами своего успеха». А потому причину и истоки терроризма он видит не в лукавых идеологиях, навязываемых одними нациями другим, а в том, что кто-то посмел этой агрессии сопротивляться: «Из компенсаторных сказок побеждённых в основном и вырастают террористические химеры». Но трагический XX век, да и наше время свидетельствуют ведь о прямо противоположном. Именно передовые и прогрессивные нации с их, как выражается А. Мелихов, «конкурентной культурой» вырабатывали террористические химеры, оправдывающие революции и войны – марксизм, фашизм… А теперь вот – «демократию», которую надо распространять не иначе как бомбами, с её идеологией «глобализации», в основе которой – механическое всеединство мира, а не единство в его многообразии. И России, российским народам приходилось преодолевать и изживать эти химеры и спасать мир от фашизма… Неужто эти факты, столь огромного масштаба, не являются до сих пор очевидными и убедительными? Оказывается, нет. Так устроено, видимо, сознание человека, что для него те или иные мировоззренческие, идеологические химеры дороже самой жизни… Совершенно очевидно, что А. Мелихов исходит из того предвзятого представления, что мир может быть устроен не в многообразии своём, а в единообразии, то есть в идеологической, а затем и вполне реальной казарме… Как это ни странно, но, отрицая культуру как некую помеху на пути к «прогрессу», отрицая многообразие культур и единство мира в его многообразии, а не в единообразии, А. Мелихов хочет того или нет, но оправдывает терроризм, признаёт его неизбежность. Надеюсь на то, что делает он это вполне искренне, что, конечно, не меняет сути дела. Меня удивляет то, что никто не соотнёс и не сопоставил терроризм начала прошлого века, переросший в революцию, с нынешним терроризмом. Ведь прошёл всего лишь век… Видимо, это сопоставление терроризмов как первоначальной стадии революции привело бы нас сегодня к «нежелаемым» результатам. А потому терроризм и представляют то «кавказским», то «чеченским», хотя давно ясно, что он имеет совсем иную природу…
