КНИЖНЫЙ 
РЯД
«Зеркальная» игра телевизионщика с историей, с великим историком Плутархом – первое, что бросается в глаза при чтении этого объёмного двухтомника.
Формальное название: «Исторические хроники с Николаем Сванидзе», а по сути, конечно, «Жизнеописания».
На каждую главу, на каждый год выделено по биографии – «1914 – Николай II», «1915 – Распутин», «1923 – Мейерхольд», «1939 – Крючков», «1942 – Шульженко», «1951 – Вертинский»… Ну и венчает это строение «1953 – Берия».
Марина Сванидзе. Исторические хроники с Николаем Сванидзе: В 2 кн. – СПб.: Амфора; ТИД.
Амфора, 2007.
Именно Плутарх давным-давно показал неисчерпаемость интереса к биографиям великих и знаменитых, открыл новую «технологию» подачи истории – через личности. Нынче множество журналов типа «Каравана историй», бесчисленные телепередачи типа сванидзевской строятся на этой технологии подачи истории. Но «Зеркальность» Сванидзе – не только сходство контура, это ещё и инверсия (право/лево... +/-). И вот здесь-то кроется главный феномен разбираемой книги. Вспомните бессмертное вступление Плутарха к «Александру Македонскому»:
«...и не всегда в самых славных деяниях бывает видна добродетель или порочность, но часто какой-нибудь ничтожный поступок, слово или шутка лучше обнаружат характер человека, чем битвы, где гибнут десятки тысяч...»
(И не ворчите, кому я надоел со своим греком, дальше – преимущественно Николай Карлович. Ещё пожалеете.)
Если Метод Плутарха в том, что через ничтожный поступок, слово, шутку раскрыть Историю, смысл битв, где гибнут десятки тысяч...
То наш Анти-Плутарх весь Смысл Истории, Битв, Войн (где гибнут десятки миллионов уже) «зеркально» сводит как раз к ничтожным поступкам, словам, шуткам.
Ленинградская блокада описана Сванидзе в главе «1942 – Клавдия Шульженко», в 37 абзацах.
С 1-го по 8-й: голод, хорошо живут дворники, забирающие карточки у умирающих.
9–20-й: воровство, паника среди евреев, у Жданова свой повар.
Один абзац о героизме и достоинстве:
Люди, едва держа карандаш, писали философские сочинения, свободно мыслили, рисовали, заканчивали докторские диссертации. Проявляли необыкновенную твёрдость, умирали тихо, не сдавшись. То, что называли мученичеством.
Далее опять: поедание собак, трупов, трупы такие сухие, что могли лежать долго.
И финал: у Жданова на столе – буше, знаменитое пирожное, сложное в изготовлении...
Всё. Ждановское пирожное – это, как у музыкантов: кода. Кода блокадной темы. О Ленинградской блокаде, уникальном событии в истории войн да и вообще в Истории, – больше НИЧЕГО.
Лев Толстой объяснялся с известной частью критиков в «Русском архиве» (1868):
«…характер времени, которого не находят в моём романе – ужасы крепостного права, закладывание жён в стены, сечение взрослых сыновей, Салтычиха и т.п., – этот характер я не считаю верным и не желал выразить. В те времена так же любили, завидовали, искали истины, добродетели, увлекались страстями. Мнение о характере грубой силы того времени составилось от того, что в преданиях, записках, повестях до нас доходили только выступающие случаи насилия и буйства.
А на последней странице «Войны и мира» (если не считать прилагавшийся философский трактат Льва Николаевича):
Николенька Болконский... видел во сне себя и Пьера в касках, таких, которые были рисованы в издании Плутарха... Я об одном прошу бога: чтобы было со мною то, что было с людьми Плутарха – и я поступлю так же!
То есть Историк – лучший воспитатель. А в нашем «Зеркальном» случае анти-Историк – лучший анти-Воспитатель.
Надо отметить, прямых искажений (цифр, фамилий, дат) у Сванидзе почти нет. Избранные и приведённые им факты – бесспорны, хотя большей частью банальны. Однако же...
«Первого сентября Германия вторгается в Польшу, – сообщает Сванидзе. – Накануне 31 августа Риббентроп информирует Сталина о начинающемся вторжении в Польшу. Советские войска немедленно, в соответствии с секретным протоколом пакта, вступают на территорию Восточной Польши. В советской печати это было названо «освобождением» Западной Белоруссии и Западной Украины. Годом раньше «освобождением» Гитлер назвал ввод германских войск в Судетскую область.
Но советские войска вовсе не немедленно вступили на территорию Восточной Польши, а лишь 17 сентября, когда польское правительство уже сбежало! Потом мелькает, правда, истинная дата – 17 сентября. Но ведь первое впечатление уже сформировано этим «немедленно» и «гитлеровской» аналогией «освобождение» в соседнем предложении.
Ну и стиль «Хроник», наконец… Шульженко дебютировала не где-нибудь, а в Мариинке. Цвет ленинградской культуры. Она спела шесть песен. Зал словно взбесился…
Визитная карточка фильма («Трактористы») – музыка. Точнее, две песни и обалденная улыбка Крючкова.
Конечно, мы ОБА с Николаем Карловичем не были на том дебюте Шульженко – НО всё же рискну утверждать: зал взбесился – это про его соседей по телесетке (Киркоров или Фриске). А улыбка любая, даже и... не может быть уточняющим словом к Музыка.
Ещё о стиле – абзац набивается, как вагон-теплушка: …а раньше в этом доме жила такая-то, фрейлина супруги Александра II, который отменил крепостное право и которого убили народовольцы…
Через несколько страниц:
…а дед его был генералом ещё при Александре II, который отменил крепостное право и которого убили народовольцы…
И это не отысканные прорехи – это и есть сама ткань «Хроник» от Сванидзе.
…Сталин и Вышинский сидят в одной камере. Ограничений на передачи нет. Вышинскому ежедневно жена приносит домашнюю еду. Сталин с удовольствием ест еду, приготовленную женой Вышинского…
Два крючка в сочетании с личными свойствами Вышинского дают Сталину полную уверенность в том, что на этого человека можно положиться. Воспоминания о бакинской стряпне жены Вышинского делают эту уверенность сладкой...
Сладострастный зачин к последующей интрижке Сталина и Вышинской? Но в главе «Вышинский» – нет ни одного более слова о продолжении каких-то личных отношений ни в намеченном «треугольнике», ни вообще по линии: Сталин–Вышинский... Что делает эту главу (о процессах) какой-то сладко-безумной... да и как-то затрудняет подход к книге Сванидзе с какими то ни было вопросами о стиле вообще.
Тимошенко, Василевский, Рокоссовский, Жуков, Абакумов, – для нормального человека – загадка, как можно так уверенно и важно выдавать на-гора истории, тысячи раз уже пересказанные?
Вроде как в кругу друзей травят анекдоты, и вдруг кто-то... не обращая внимания на всеобщее переглядывание, повторяет только что рассказанный соседом?
Из всего потока: Абакумов, поставлявший девочек Берии, кажется, новооткрытие. И то не поручусь...
Ещё пример сванидзевского монтажа:
Германские войска вошли в Париж 14 июня 1940 года. В тот же день Молотов принял литовского министра иностранных дел Урбшиса...
Далее о суровых требованиях к литовцам. ...Разговор с литовским министром продолжался 32 минуты...
Что это «32 минуты» – колоритный факт? «Судьба государства решена – за...» Или надежда, что историк полезет проверять («А не 35 ли минут?»). И забудет про...
После Первой мировой Литва получила Клайпеду (Мемель) под международные гарантии – точно такие же, по которым Англия, Франция вступились за Польшу, объявив войну. Гитлер в апреле 1939 г. велел отдать Мемель + посулил Литве «учёт её интересов в случае согласия». Чтобы гаранты, союзники имели право вступиться за Литву, она должна была только лишь не согласиться с гитлеровским (не очень-то подкреплённым тогда) ультиматумом. Современные литовские историки описывают это так: «Обидно терять руку, но зачем же подставлять ещё и голову!»
Отдали добровольно. Гитлер юридически безупречно вошёл в Мемель, существенно усложнив задачу всякому, кто «решится подставить голову».
И вот они сегодня требуют 24 миллиарда с России, дважды возвращавшей им Вильнюс! И могут в принципе получить. Для чего и нужны: политкорректность в головах и... вот такие факто-подкрепляющие «Хроники», вроде рецензируемой.