Валерий СОЛОВЕЙ, доктор исторических наук
Продолжаем разговор (начало – «ЛГ», № 1) о современных проблемах России, вновь вступившей в полосу испытаний, исход которых неизвестен, в духе знаменитой книги «Вехи», увидевшей свет ровно 100 лет назад. На страницах «Литературной газеты» мы попробуем создать что-то вроде сборника «Вехи-2009». Будем говорить о том, о чём нельзя молчать.
Сегодня мы предлагаем вниманию читателей статью, подводящую итоги полемики о современной российской элите, которую газета вела на протяжении 2008 года. Она органично вписывается в разговор, подчёркивая злободневность «веховской» тематики, её историческую неисчерпанность.
Если данную статью и можно считать подведением итогов дискуссии о российской элите, то итогов сугубо предварительных. Нет сомнений: обсуждение этой животрепещущей темы на страницах «Литературной газеты» продолжится, а градус его повысится. Ведь в ситуации глобального финансово-экономического кризиса вопрос о качестве управляющей элиты приобретает «архиважное», как говаривал один известный политический персонаж прошлого века, значение.
В связи с кризисом не премину обратить внимание на высказывание одного из участников дискуссии, культуролога И. Яковенко, по мнению которого «утверждение о хищнической природе капиталистического предпринимательства… отдаёт забубённым Агитпромом». В таком случае коммунистической пропагандой поражён весь современный Запад, ведь мысль о том, что крупный бизнес игнорирует справедливость и общественные интересы, в сегодняшней ситуации приобрела аксиоматичный характер. Куда уж дальше, если с ней солидаризуется даже такой рупор капитализма, как «Уолл-стрит джорнэл». Более того, на Западе происходит беспрецедентное оживление интереса к Марксу – причём не только среди серьёзных учёных, которые всегда питали к нему уважение, но и среди широкой публики.
Нынче лишь российские либеральные «культурологи» представляют интеллектуальные зады того же Запада последним достижением человеческой мысли, а себя – носителями высшей истины. В этом смысле за полтораста лет существования российской интеллигенции ровно ничего не изменилось. Прав, прав старик Конфуций, сказавший, что в мире меняется всё, кроме высшей глупости.
Если же говорить о дискуссии в целом, то её содержание свелось к двум главным пунктам: оценке отечественной элиты (с очень полезными экскурсами в Великобританию и Германию) и сакраментальному российскому вопросу «Что делать?» Характерно, что насчёт последнего дискуссанты высказывались несравненно более скупо и сбивчиво, чем отвечая на вопрос «Кто виноват?».
В целом дискуссия продемонстрировала редкостное единодушие – крайне отрицательное отношение к современной российской элите. Были, правда, попытки её дифференцировать, противопоставив патриотическую «державную» элиту компрадорской «рентно-офшорной» (А. Айвазов). Довольно близкая мысль высказывалась и социологом Е. Андрющенко. Здесь можно комментировать лишь классическим: «Ах, обмануть меня не трудно!.. Я сам обманываться рад!» Айвазов и Андрющенко не привели ни одного доказательства, что «патриотическая» элита патриотична на деле, а не на словах.
Что, рабочие «патриотической» «Роснефти», которой достался раскуроченный ЮКОС, получают больше, чем когда они работали у «антинационального» Ходорковского? Или уменьшилась норма их эксплуатации? Может, с тех пор, как Потанин именует себя «патриотическим промышленником», в Норильске повысились экологические стандарты? Или уровень коррупции в России за восемь лет правления «патриотов-державников» снизился хотя бы до уровня Польши, а не дорос до Зимбабве?
По замечанию одного из самых известных российских журналистов, человека, знающего элиту отнюдь не понаслышке и самого к ней принадлежащего: каждый отдельно взятый российский чиновник и предприниматель, конечно, патриот, но ровно до того порога, где начинаются его личные интересы.
Не надо отождествлять дискурс (то есть слова) с социальными практиками (делами). Подобное смешение известный французский социолог Бурдье называл профессиональным идиотизмом интеллектуалов, которые сами не в состоянии произвести ничего, кроме слов.
Однако большинство тех, кто высказался на страницах «ЛГ», достаточно трезвомыслящи, чтобы смотреть на дела, а не на слова, измерять элиту тем, как она относится к обществу, а не тем, что вещает о себе. Если суммировать, то главный общественный упрёк российской элите – её вопиющая несправедливость. Люди готовы простить даже некомпетентность, но не могут смириться с несправедливостью. И русские в этом смысле не исключение, а лишь подтверждение общего правила.
Через статьи М. Озерова об элите Британии и С. Погорельской о немецкой элите красной нитью проходит мысль: подданные Её Величества и граждане Германии требуют от своих правителей того же, что и русские от своих – справедливости. «От членов «элитного клуба» англичане ждут честности, высокой морали и осознания ответственности, которая возложена на них обществом». «Социальная справедливость и немецкая душа – две вещи нераздельные», «Дискуссия об элитах, не утихающая в немецком обществе, сводится в итоге к вопросам социальной справедливости…».
Интересно, как отнеслись бы бриты и немцы к тем, кто стал бы им внушать, что они – «в высшей степени поверхностные и наивные», что предъявляемые ими к элите требования «мифологичны» и «не верифицируются опытом»?
Жажда справедливости – неискоренима в человеке. Более того, согласно влиятельному гуманистическому направлению психологии она имманентна человеку вообще, то есть носит врождённый характер. И новейшие социобиологические исследования подтверждают это предположение. Правда, с важной оговоркой: справедливость и совесть входят в генетическую программу человека, однако в любом обществе имеются особи, от рождения лишённые этих чувств.
Все наши рассуждения – порою изощрённые, порою наивные – почему российская элита такая, какая она есть, фокусируются на внешних, рамочных обстоятельствах, но отстраняются от антропологической природы. Социальная рамка в стране более или менее одинакова. Однако разве всякий наш соотечественник лжёт, хищничает и стремится к беспредельной наживе? А если не делает этого, то лишь потому, что силёнок не хватает? А может, просто у него совесть и стыд имеются – та самые «химеры», от которых элита уже освободилась или же никогда не была ими наделена?
Объяснение происходящего с людьми лишь внешними обстоятельствами очень напоминает патетический возглас проститутки: что ж мне, у станка стоять, что ли? Такова и цена объяснения поведения нашей элиты социальными условиями: в этой среде, мол, лишь бесчестием и обманом ближнего можно добиться успеха. Но почему же одни изо всех сил сопротивляются окружающему их скотству, а другие со сладострастием погружаются в него и кивают: все-де так поступают? Повторю фразу столь любимой нашими либералами пьесы: «Всех учили. Но зачем ты оказался первым учеником?..»
Потому и оказался, что изначально имел врождённый дефект. Точнее, дефект с точки зрения общества, а с позиции самой российской элиты – не дефект, а изначальное преимущество.
Как писал один английский романист, довольно о прошлом – о нём мы и так много знаем, давайте лучше поговорим о будущем. Как изменить положение дел с негодной элитой?
Увы, наша дискуссия была чрезвычайно скудна по части позитивных решений. Мантры о гражданском обществе и великой, но недооценённой русской интеллигенции столь же оригинальны, как и фразы типа «быть здоровым лучше, чем больным», «свобода лучше несвободы». В этом смысле призыв писателя А. Мелихова «насытить социальную среду аристократическими натурами и тем создать давление на прежнюю элиту» несравненно более интересен.
Люди, сопротивляющиеся морально-культурному разложению и скотству, пытающиеся противостоять надвигающейся социальной энтропии, действительно могут быть отнесены к морально-ценностной элите общества, к тем, кого раньше называли аристократами духа. Но, хотя таких людей в России немало, им, увы, закрыта дорога во власть. Закрыта именно по ценностно-моральным критериям, ведь властная элита формируется по принципу негативной селекции, отрицательного отбора – чем хуже, тем лучше. И пока мы будем насыщать аристократическими натурами социальную среду, последняя окончательно разложится и превратится в нечто абсолютно невообразимое.
Другими словами, речь может и должна идти только о решительных социальных действиях. Говоря без обиняков, угроза уничтожения – вот единственное, что способно заставить элиту образумиться и начать заботиться об общественном благе.
И не надо стыдливо вздрагивать: это, мол, только русские варвары меняют социальный порядок железом и кровью, а все цивилизованные народы совершенствуют его тихо, мирно и благолепно. На Западе не было бы никакого социального государства, не нависай над ним социалистический Советский Союз, который очень стимулировал западные элиты изменяться и проводить социальные реформы, а не то… Перед глазами был слишком красноречивый пример того, что может произойти с упорствующими элитами.
Вообще же мировой исторический опыт неопровержимо свидетельствует: путь к гражданскому обществу пролегает через десятилетия, а то и столетия крови, насилия и беспрестанной борьбы народа за право быть хозяином собственной судьбы.
Гражданское общество в его нынешнем, развитом состоянии насчитывает не более полувека сроку, а до этого оно было не таким уж гражданским, причём методы борьбы за эмансипацию никогда не носили вегетарианского характера.
Во Франции идеалы «свободы, равенства и братства» утверждались посредством целой серии революций, растянувшейся почти на сто лет. Только оказавшись перед дилеммой – уничтожение или изменение, – французская элита стала более или менее соответствовать требованиям, предъявляемым ей обществом.
Автор этих строк отнюдь не призывает к революции – я слишком долго занимался изучением их истории, дабы сохранять романтические иллюзии. Однако без мощного социального давления наша элита точно не изменится. Добровольное превращение Савла в Павла – сюжет библейской, а не русской истории.
Самое пикантное заключается в том, что наши «мыслители», больше всех талдычащие о гражданском обществе, ни на гран не верят в способность русских его создать. Куда там этой «традиционалистской массе», этому «населению», которое «стадиально не доросло до государства», – сетует И. Яковенко. «Бояре – единственно возможные при таком народе». Вот вам ещё один «фундаментальный общенаучный принцип»: русские по природе своей не способны встать вровень с «цивилизованными» народами. Современные российские либералы исходят из аксиомы о неполноценности страны, в которой им, культуртрегерам цивилизации, выпало несчастье родиться с умищем и талантищем.
А вот мне так кажется, что О. Попцов, который либерален ничуть не менее этих господ, глубоко прав в своём признании: «Гражданского в… проклятущем социалистическом обществе было тысячекратно больше, чем в обществе нынешнем…»
Почему же эти зачатки не развились в нечто большее, что убило потенциал гражданского развития в современной России?
Скажу словами одного из героев Фёдора Михайловича Достоевского: так вы, господа либералы, его и убили-с! Это разве не вы твердили о благодетельности гайдаровских реформ и чубайсовской приватизации, которые напрочь уничтожили советский средний класс, единственно способный составить прочное основание гражданского общества? А теперь лицемерно вздыхаете: ах, слаб средний класс в России, нет у русского человека чувства хозяина.
Это разве не вы в сентябре-октябре 1993 года истерично призывали «раздавить гадину» Верховного Совета, тем самым перечеркнув возможность институционального и политического компромисса? А теперь доказываете нам, что жестокие русские по своей природе не способны к компромиссу, лежащему в основе демократической политической культуры.
Это разве не вы занимались зомбированием населения в 1996 году, изо всех сил протаскивая в президентское кресло больного человека? А теперь называете русских «быдлом» и «традиционалистской массой», взыскующей патерналистской опеки.
А я прекрасно помню, как в 1996 году один из нынешних авторов по учебнику российской истории (представьте, каково содержание этого учебника!) рассказывал мне, что в избирательном штабе Ельцина избирателей, не стесняясь, называли быдлом, а политику в их отношении – зомбированием.
Эти «культурологи» постарались изо всех сил, выдавая жуликов за эффективных менеджеров, а моральных уродов и девиантов – за пламенных борцов с коммунизмом и светочей нравственности. А теперь публично удивляются: ах, элитный сперматозоид был красавцем, а ребёнок оказался уродом!
Печаль господ-либералов не о русском народе и попранной справедливости. Больше всего их расстраивает, что сытный кусок уплыл в другой рот, а новые хозяева жизни взяли себе новых идеологических лакеев. Чувство обделённости вызывает поистине праведный гнев, заставляя вчерашних глашатаев реформ и приватизации впадать в поистине библейский экстаз обличения. И, как обычно, во всём они винят пакостный русский народ.
Народ безмолвствует? Да, но отнюдь не в силу своей безропотности, а потому, что такое поведение он до последней поры считал рациональным. Как бы ни была плоха российская элита, всё же последние восемь лет уровень жизни в стране рос, а реалистической альтернативы существующему порядку просто не было. Нельзя же считать такой альтернативой возвращение в милые сердцу либерала 90-е годы. Тут любой нормальный человек скажет: даже плохой порядок лучше хорошего беспорядка.
Однако ситуация стала медленно, но ощутимо меняться. Глобальный кризис, который в России, по-видимому, окажется особенно острым, жестоким и длительным, по-новому поставит вопрос не только о справедливости и эффективности правящей элиты, но и о готовности общества к социальному движению. Уверенно могу сказать: сегодня самый страшный кошмар властей – это массовый социальный протест, особенно если он соединится с русским национальным. Ведь русские ощущают себя социально и национально униженным большинством.
Путь наш во мраке – в прямом и переносном смыслах. Существующее теоретическое знание способно с высокой точностью предсказать приход кризиса, но ни одна теоретическая модель не может описать развитие кризиса и результаты выхода из него. Лишь в одном мы можем быть твёрдо уверены: кризис станет лакмусовой бумажкой как для элиты, так и для общества. Знаменитая фраза о «верхах, которые не могут» и «низах, которые не хотят» способна обернуться своей отнюдь не шуточной ипостасью.