Осетинскую литературу представляет Ирлан Хугаев – доктор филологических наук, автор капитальной монографии «Генезис и развитие русскоязычной осетинской литературы», талантливый писатель и киноактёр.
Современная осетинская литература находится в напряжённом поиске новых методов и стилистических решений, адекватных неоднозначному и драматичному содержанию нашей эпохи. Она давно вышла из пелён «младописьменного» возраста и идёт в ногу со временем. Однако её гораздо более тонкая суть – именно как формы общественного сознания – заключается, возможно, в том, что она хранит верность демократическим традициям своих зачинателей и корифеев – Коста Хетагурова и Инала Канукова, Сека Гадиева и Георгия Малиева, Георгия Цаголова и Арсена Коцоева. Осетинская литература прочно держится своей почвы, своих корней; чужие песни не могут заставить её забыть собственный мотив, даже при том, что она с самого момента своего зарождения существует на двух языках – осетинском и русском, и русская классика всегда служила для неё идейным и эстетическим образцом. В условиях глобализации, нивелирующей культурные различия и поощряющей не сознание «мирового гражданства», а бессознательность космополитизма, осетинская литература являет яркий пример народности по Гоголю и Белинскому; традиция в осетинской литературе – это не механическое следование примеру и правилу, а один из модусов её патриотической идеологии.
Символично, что Сергей Хугаев, Камал Ходов и недавно трагически погибший Шамиль Джикаев пришли в литературу вместе, издав в своё время общий сборник стихотворений. При этом каждый из них обладает своим голосом и почерком. Хугаева отличают в осетинской литературе тонкий и нежный, словно акварельный, лиризм (зачастую, парадоксальным образом, не чуждый острой сатире), убедительное утверждение красоты трудовой жизни, глубокое осмысление оппозиций «село – город», «культура – цивилизация», «прошлое – современность»; Джикаев – ярко выраженный романтик, пишущий кистью и маслом, воспевающий лики средневековой Осетии и освящённые веками культурные ценности, природу родного края, благородство воинского подвига; Ходов – харизматичный трибун, поэт напряжённого гражданского бдения, мастер верлибра, плотного, с графическим нажимом, афоризма и философических конструкций, вскрывающих сущность общественных и духовных явлений.
Предлагаемые здесь поэтические тексты не могут, конечно, в полной мере иллюстрировать данные характеристики; но важно, что они представляют широкий тематический и стилистический регистр осетинской поэзии.
Песнь твоя – как плач
(Род. в 1933 г.)
СОН
Приснился сон –
Нехитрая картина,
Должно быть,
некий смысл в себе таит:
Передо мною полная корзина
Картошки,
А в дверях отец стоит.
Да, да, картошка,
Самая простая,
Но ликованье рвётся из груди,
И вот отца я за рукав хватаю
И говорю:
– Гляди, отец, гляди!
И он глядит.
Беспомощность во взгляде,
К картошке тянет руки,
Как больной,
Дрожащею ладонью клубни гладя,
Своей худою горбится спиной.
– Что ж, семена отменные... родится
Хороший урожай, –
Он говорит, –
Но полю ото сна не пробудиться,
Покуда добрый гром не прогремит...
И вышли мы на вспаханное поле
И жаворонка услыхали трель,
И я глаза зажмурил поневоле,
Открыл, гляжу –
А на отце – шинель.
Почти до пят,
Она свисает тяжко
С усталых плеч,
Колышется на нём.
А солнце пашню
Жжёт и жжёт огнём,
И мнится,
Просит пить она, бедняжка.
И тут ударил жгучий, проливной,
Мохнатый дождь,
Он словно зверь ярился.
Потом слегка остыл, угомонился
И встал – до туч –
Отвесною стеной.
Отец к нему ладони протянул
И мне сказал:
– Подставь ладони тоже.
Я подчинился.
Дрожь прошла по коже,
Когда раздался в небе
Долгий гул.
Мгновенным светом вспыхнул окоём,
И дали, как живые, застонали,
И мы, ладони протянув, стояли
Как нищие среди дождя вдвоём.
Перевод Б. Сиротина
(Род. в 1941 г.)
СЛУШАЯ
НАРОДНУЮ
ПЕСНЮ
От долгой песни
в сердце след горяч.
В ней прошлое –
Как чёрная дорога...
Скажи мне, чем
Ты прогневила Бога,
Осетия?
И песнь твоя –
Как плач.
Перевод В. Ерёменко
ПУШКИН
Бывает, руки падают в смятенье:
«Ах, будь что будет», – говорю себе.
Легко ль писать?.. Завистники,
как тени,
Ногами шаркают в твоей судьбе.
Чернят твою бесхитростную душу,
Что вечной болью за народ болит.
Ничтожество, что не творит,
а рушит,
Тебя на путь наставить норовит.
И всё, что ты рождал
во вдохновенье,
Вдруг кажется ненужным и чужим.
И на тебя, как камень,
давит мненье,
Что ты обогащеньем одержим.
Легко ль писать, коль рядом
нет опоры,
И ложь в обыденность возведена,
А те, кто мысли заменяет вздором,
Свои же прославляют имена.
Да, трудно выжить и себя сберечь.
За правду биться на едином вздохе.
Готов на муки ты себя обречь,
Чтоб проступил сквозь строки
лик эпохи.
Перевод И. Гурджибековой
(1940–2011)
ПОСТОРОННИЙ
Сонет
В ущелье лес дремуч и первобытно-груб,
Чащобы здесь шумят и девственные рощи.
Ещё я отроком дивился вашей мощи,
И только дуба нет среди зелёных куп.
Вдруг я узрел его... Но разве это дуб?
Стоит он на горе, пришибленный и тощий,
Как ветхое гнездо, и веткой не всполощет...
И в сердце стынет боль, и белый свет не люб.
Стоит лохматый куст, измученный недугом.
Скиталец, в эту жизнь, чьей волей он влеком,
И отчего грустит на высоте над лугом?
И елей и берёз в урочище глухом
Собрался юный хор, и весело подругам,
А он глядит на них увечным женихом.
Перевод М. Синельникова