Лимонов написал, казалось бы, много книг, но останется автором одной. Это будет не отдельное произведение – «Это я, Эдичка», «У нас была великая эпоха» или «Палач». Все его книги – куски автобиографии. Когда писатель принимает решение (а Лимонов очень рациональный писатель) писать только про себя, он заодно и предрешает свою судьбу. Это личный выбор, а Лимонов только им и руководствуется. И не надо сказок про «лирического героя» и «жёсткий нарратив». Автобиографией, пусть многотомной, но единственной в своём роде, и останется. В электронике и информатике есть понятие «масштабируемость». Оно означает способность системы справляться с увеличением рабочей нагрузки при добавлении ресурсов. А ресурсов у Лимонова ещё достаточно, и когда-нибудь фрагменты соберутся в целое.
Никто, однако, не может оценить самого себя объективно. То, чем мы кажемся себе, часто прямо противоположно тому, что мы есть в глазах других. Лимонов пишет одного героя, а получается совсем другой. Пишет Базарова, получается Лаврецкий. Пишет Най-Турса, оборачивается Алексеем Турбиным. Пишет русского Рэмбо, а на поверку выходит Гриша Добросклонов. «Путь славный, имя громкое» налицо. Условная «Сибирь» отбыта. А чахотку, слава богу, научились лечить. Всё потому, что Лимонов – интеллигент. Настоящий русский интеллигент». Только живёт в эпоху, когда «проклятые вопросы» решаются при помощи «калаша», а не журнальной полемики и кухонных посиделок.
Наверное, самому Лимонову не понравится такая коннотация: он много сил положил на то, чтобы доказать свою маскулинность, брутальность и «близость к народу». По многим параметрам его реальная жизнь далека от сусальной «интеллигентности». Он – типичный «самостроитель», «сам себе режиссёр». А интеллигент, как традиционно считается, страшно зависим от мнения кружка, к которому принадлежит. Но как между верой и религией, так между «интеллигентностью» и замыслом о таком уникальном явлении, как русская интеллигенция, – «дистанция огромного размера». Этот, ныне нещадно оплёвываемый по причине недостижимости, замысел Лимонов и воплощает. А ведь недовоплощённым он остался даже в судьбе такой иконы ордена интеллигенции, как академик Лихачёв.
В чём сей замысел, сей неизречённый феномен русской культуры заключается, если отбросить ленинское запальчивое сравнение с экскрементами, самопровозглашённую «безупречность» и «кристальность», все либеральные привнесения и исправления путём вычёркивания неугодного?
И сам термин изменчив, как хамелеон, и далеко не каноничен, не «устаканен» ни жизненно, ни философски по причине его молодости. Г. Федотов предлагал считать интеллигенцией специфическую группу, «объединяемую идейностью своих задач и беспочвенностью своих идей». Но «беспочвенность» здесь синоним не западничества, а недостижимости. Это «тепло» по отношению к жизни Эдуарда Савенко, но далековато от жития Эдуарда Лимонова, написанного им самим: Лимонов убеждён в скорой – что там! – в стремительной, в течение срока его земной жизни, достижимости идей, на которые он эту жизнь беззаветно кладёт. И здесь очень соблазнительно узреть неправоту философа Федотова и склониться к правоте сочинителя Лимонова. Или социолога и революционера, как и сам Лимонов, П. Лаврова, который называл интеллигентов «критически мыслящими личностями, борющимися за определение социально-этических идеалов и идущими к определённой цели».
Какими путями они идут, другой вопрос. Лев Толстой описывал своё обучение езде на велосипеде в Московском манеже. Рядом с ним двигалась зигзагами некая дама. И, чем больше великий старец думал о том, как бы не наехать на даму, тем неизбежнее приближалось столкновение. Лимонов, наоборот, думает о манёвре, который приблизит столкновение с «дамой», будь то нынешняя оппозиция или всегдашняя власть. Потому что если очистить понятие «интеллигенция» от всех примесей, останется единственная суть – «борьба за освобождение». У этой борьбы нет исхода, и она, безусловно, ограничена – не армией, не полицией и не партийными конкурентами, а только лишь временностью бытия человеческого. Смертью, попросту говоря. Но Лимонов слишком много сделал для своего бессмертия, то есть полного освобождения, чтобы заморочиваться такими пустяками.