ЗДЕСЬ 
ТАНЦУЮТ!
«Ходжа Насреддин» в Камерном балете «Москва»: мировая премьера
Как известно из литературных источников, ишак Ходжи Насреддина был весьма своенравным животным. Однако весёлый мулла находил способ справиться с ним. Конечно, не всегда, но эта «безвольность» ходжи была каждый раз жёстко оправдана задачами притчи, ибо добавляла остроты и парадоксальности той суфийской мудрости, что изначально была заложена в никогда и никем не канонизированные тексты о проделках воспитанного дервишами странника.
Литература, связанная с Ходжой Насреддином, огромна. В Союзе он был известен прежде всего по двум повестям Леонида Соловьёва, вполне социальным, но достаточно чутким к суфизму. Позже ходжа выступал героем миниатюр Тимура Зульфикарова, забавных, небесспорных, но достаточно стильных для того, чтобы стать правдоподобной фантазией на тему «А как у нас?». Пытливый исследователь мог в поисках вдохновения перелопатить популяризаторские труды Идрис Шаха. Всё это – вполне доступные, можно даже сказать, «попсовые», книги. И отовсюду в разной степени приближения можно было выделить Ходжу Насреддина суфийской традиции. При внимательном чтении этот ходжа всегда оказывался бы не тем, каким предложил его зрителю Эдвальд Смирнов.
Потрудись хореограф над источниками, то либретто, сочинённое им, оказалось бы менее беспомощным. Дело даже не в литературе с её подчас жёсткой фабульностью. Речь идёт о той несуразности, в которой решено пространство повседневности спектакля, о том полнейшем непонимании предмета, о котором осмелился говорить в остальном, верится, небесталанный балетмейстер.
Мировой премьерой можно назвать всё, что угодно. Каждый чих, лишь бы он прозвучал впервые и был защищён всеми законами об авторском праве. Но балет о культурном герое не только исламской цивилизации, но и, не побоюсь сказать, всемирной мистической традиции действительно мог стать мировым событием.
Ходжа Насреддин – не просто мулла, совершивший хадж (отсюда – ходжа), он – член одного из суфийских орденов и, повторю ещё раз, воспитанник дервишей. Суфии же, как утверждают специалисты, весьма близки христианским мистикам, а дервишей вообще принято сближать едва ли не с исихастами. Конечно, эту эзотерическую часть «насреддинианы» было бы непросто отразить в танце, но хотя бы что-то от неё оставить было можно. Хотя бы на уровне ассоциаций с «танцующими дервишами».
Эдвальд Смирнов пошёл иным путём. Простым и, как ему показалось, приятным. Путём имитации восточной экзотики, приправленной фигой в адрес нынешней российской деспотии. Вдохновлял его, кажется, лишь Леонид Соловьёв, с которым, впрочем, автор либретто (он же хореограф) обошёлся весьма грубо. Смирнов вырвал «социалку», не заметив даже (и это очень для балетмейстера странно!), что повесть Соловьёва наполнена танцем. Бухарский базар ликует, жонглёры и канатоходцы развлекают публику, юная красавица исполняет на барабане традиционный номер «Оса» (восточный аналог стрип-шоу). И всё пронизано солнцем той вымышленной Средней Азии, которая более реальна, чем настоящая. А история ростовщика Джафара – так, иллюстрация того, что Ходжа не был чужд простым людям. Реальный роман у Леонида Соловьёва – любовь Ходжи Насреддина к Гюльджан. Любовь такая же горячая, как бухарское солнце.
Нет, наш ходжа не был бунтарём в привычном для нас смысле. Его можно было бы назвать «консервативным революционером», предтечей аятоллы Хомейни, но никак не духовным наставником «Другой России». А можно было бы оставить просто пылким влюблённым. И всё тогда было бы иначе!
Балет приобрёл бы необходимую динамику, Елизавета Небесная появлялась бы на сцене чаще, чем Насреддинов ишак, а это, безусловно, пошло бы на пользу зрелищу. Более того, глядишь – мы расслышали бы даже музыку Павла Турсунова. С которой вообще произошла беда, но которая, по заверениям людей компетентных, очень хороша. Мне же помешала прочувствовать её невнятность зрелища. Оное никак не развивалось, отличалось однообразием хореографической лексики и – в итоге – убило звук. Но я верю, что у Турсунова материал выстроен логично, имеет развитие… ведь совсем без веры жить тошно. А потому я попробую при случае послушать балет без изображения.
Но только однажды. Потому что лишить себя радости полюбоваться Елизаветой Небесной в роли Гюльджан я более раза не смогу.
Пожалуй, она – вместе со своей героиней – единственная «оттуда», из всех без исключения устных и письменных преданий о Ходже. Она – архетип Женственности, идея Невинности, исполненная в потрясающей подлинности традиционных взглядов на эрос. Гюльджан Елизаветы Небесной – воплощение мужской тоски о полноте и гармонии в паре супруга-мать/жена-любовница. Пластика балерины легка и отточена. Небесная едва не бестелесна, но её редкие жесты лёгкой стервозности нагружены потенциальной многодетностью, не чуждой быта. И это потрясает более всего оттого, что Смирнов почти не дал «текста» для этой роли. «Казус» Елизаветы Небесной – несомненная и единственная удача балета.
Впрочем… не осмелюсь я упрекнуть и прочих танцовщиц. И Зеленщица (Софья Гайдукова), и гарем были убедительны. По-восточному эротичны, плотски в лучшем смысле этого слова. Они соответствовали нашим ожиданиям.
Но в историю балет войдёт не лучшими проявлениями, но дурновкусием, апофеозом которого стала «ария» ишака. Да, изображать сидящего за решёткой Ходорковского, произносящего социальные монологи, может только осёл…
У суфиев есть притча. Некий мудрец, выбирая дорогу между пыльным просёлком и тенистой лесной тропинкой, предпочёл последнюю. И когда упал в вырытую охотниками яму-ловушку, не расстроился, а сказал: «Если такая неприятность ждала меня на этой приятной дороге, то какая беда могла случиться, выбери я отвергнутый путь?»
Художественный руководитель балета «Москва» Николай Басин сильно рисковал, задумывая проект. Своенравный хореограф выбрал путь, который ему показался удобным. Басин то ли не смог, то ли не счёл нужным подкорректировать навигацию. Нам же остаётся гадать, что произошло бы, пойди Эдвальд Смирнов по-настоящему непростой дорогой реализации балета. Может, результат оказался бы более печальным. Но зато это был бы балет о Ходже и Гюльджан. О Ходже и его ишаке. Но никак не наоборот!
Гюльджан (Елизавета Небесная) – это всё, что досталось Ходже Насреддину (Морихиро Ивата) от Эдвальда Смирнова неиспорченным