Меня всегда поражала дерзость людей, воспроизводящих разговор пятидесятилетней давности. Там же работают уже реактивные силы, и первоначальная картина неузнаваема. «Воспоминанья лгут. Наивен, кто им верит…» (Б. Садовский).
Впрочем, возможно, через полвека память начинает возвращаться в плотные слои. Но не через десять лет. Десять лет – тот срок, когда память о том или ином событии уходит на высоту, где действуют другие законы. Остаются фрагменты, цветовые пятна. Например, рубаха Юры Беликова. Напряжённо-свекольного цвета рубаха – не бордо, сильнее и глубже. А рука в свекольном рукаве лежала на спинке скамьи Переделкинского дома творчества, остро нуждавшейся в покраске, – потом она станет «Илюшиной скамьёй». В другой Юриной руке была книга в берёзовом супере.
Именно в то переделкинское утро начала лета 2000 года я узнала имя – Илья Тюрин – и услышала, что его, автора книги, уже нет ни в каких слоях атмосферы. Книга была мне вручена. Берёзовой корой помстились перьевые рисунки и факсимильные записи Ильи на суперобложке. Чтение я начала по дороге домой. Дорога была пешая – живу я в том же посёлке, а стихи можно читать на ходу: строка коротка, споткнуться не успеешь. На второй странице я поняла, что «споткнулась» надолго.
Об Илье Тюрине за десятилетие со дня его гибели – и рождения в ином, подлинном, качестве – написано много, в том числе и мной. Целая литература. Вряд ли его родители, издавая ту книгу, в лихорадке горя думали о посмертной славе сына. Ещё менее вероятно предположение, что они внезапным озарением тогда же порешили ставить памятник сыну не из мрамора и гранита, а из книг других, совершенно чужих мальчиков и девочек и продлить установку этого мемориала на столь долгие годы. Так или иначе Илья как поэт прорвался сквозь полосу отчуждения, встречающую каждого нового поэта погранцовым окликом: «Стой! Кто идёт?» Единственное, от чего Тюрин был гарантирован, это от стрельбы на поражение. Тут он волею судьбы оказался неуязвимым. Смерть, да ещё в 19 лет, всё же стопорит самых ретивых охранников. И если в целом у нас о мёртвых – скорее, ничего, чем хорошо, казус Ильи, можно признать, нашёл своих казуистов (это слова однокоренные).
Как и казус литературного конкурса «Илья-премия», учреждённого в том же 2000 году, но ранней осенью. В наше первое жюри вошли Юрий Беликов, Юрий Кублановский, Валентин Курбатов, Александр Мелихов, родители Ильи Тюрина… Сдаётся мне, что именно такой состав определил некоторые черты проекта, отличающие его от премиального реестра нашей прискорбно-постыдной современности. И отличие кроется далеко не в отсутствии денежного мешка, оглушающего ударом по темени всякого сомневающегося. По-интеллигентному сказать, в неангажированности. Это единственный проект, создавший не тусовку, а живое содружество. Личностей. Поколений. «Павших и живых». Ещё одно – в том, что за десятилетие создана панорама русской поэзии в её продолжающемся развитии и движении. Чтобы в этом убедиться, достаточно окинуть взглядом – хотя бы бегло – финалистов и лауреатов. Ещё лучше – побывать в любой аудитории любого города России, где нам доводилось бывать и выступать.
Мы никогда не гнались за шумным успехом и фастфудной славой. Мы работали – кропотливо и честно. За десять лет поднят огромный пласт поэзии, которая – я в этом уверена – без нас пребывала бы в ещё более оглушительном молчании. «Илья-премия» началась с сооружения Дома. Общими усилиями Дом Ильи превратился в Ильяград. Город этот продолжает возводиться. Он ждёт не туристов и паломников, а жителей, которые хотят стать коренными.
Десять лет работает Фонд памяти Ильи Тюрина и «Илья-премии» – литературного конкурса, целью которого стала поддержка в начале творческого пути молодых поэтов, прозаиков, эссеистов. Гран-при этого международного конкурса – издание книги победителя.
А итогом издательской деятельности фонда является ежегодный альманах «Илья», публикующий произведения молодых литераторов, вышедших в финал конкурса.