Приблизительно три десятилетия занимает в истории отечественной культуры эпоха, вместившая множество имён выдающихся деятелей русского Серебряного века и авангарда. Пристальное внимание к «возвращённой» литературе сохраняется и сегодня. Свидетельство тому – обилие научно-исследовательских работ, посвящённых этому периоду, а также мемуарных и художественных изданий.
ПОВЕСТЬ ПЕРЕЛОМНЫХ ЛЕТ
Выход двух книг первого тома шеститомного издания «Литературная жизнь России 1920-х годов» – это не только выдающийся итог титанической работы научного коллектива Института мировой литературы, но и долгожданное событие для нас, читателей, получивших наконец уникальный справочник по одному из наиболее насыщенных и переломных периодов в истории отечественной литературы.
Долгое время идеологическая конъюнктура хирургически вмешивалась в научный анализ послереволюционной эпохи. Настоящее издание в жанре летописи восстанавливает целостную картину литературного быта тех лет, предлагая в дополнение к персональной хронике того или иного писателя весь спектр литературной жизни. Для основного текста составителями приняты следующие правила описания: 1. Дата и место события. 2. Событие. 3. Аннотация. 4. Библиография. 5. Дополнительные сведения. 6. Источники датировки и других сведений. Пункты 3–6 заполняются по возможности. Например, 12 мая 1918 г. в газете «Знамя труда» была опубликована поэма А. Белого «Христос воскрес». Ниже приведена ссылка на отклик И. Розанова «Реквизиция бога» – о поэме А. Белого. Далее сообщается, что в тот же день в Москве состоялось собрание общества «Среда», на котором выступил со стихами В. Ходасевич, обсуждались произведения И. Бунина, И. Эренбурга и др. А тем временем в петроградском Тенишевском училище Д. Мережковским была прочитана лекция «Россия будет! (Интеллигенция и народ)», организованная недавно открытой «Школой журнализма». Информация проиллюстрирована отрывком из отчёта Б. Оречкина в «Новых ведомостях», вышедших на следующий день. Д. Мережковский говорит: «Народ стал убийцей своего отечества… Власть должна быть в руках лучших… А лучшие – это революционная аристократия, меньшинство… русская катастрофа есть часть катастрофы всемирной, катастрофы христианства, катастрофы религии». Далее приводятся библиография и источники.
При равных приблизительно объёмах первая книга первого тома охватывает период с октября 1917-го по конец декабря 1920-го, а вторая – с начала 1921-го по конец 1922-го. Составителями также заявлен план последующих томов. Так, во втором томе обозреваются события 1923–1926 гг., в третьем – 1927–1929 гг.; тома 4 и 5 посвящены литературной жизни российских регионов и новых государственных образований времён Гражданской войны; том 6 будет отдан под разветвлённую систему указателей.
СОРОК ЛЕТ В ПУСТЫНЕ
Если в предыдущем издании представлен панорамный взгляд на интересующую нас эпоху, то объёмистое исследование Виктора Григорьева «Велимир Хлебников в четырёхмерном пространстве языка» – пример монографического подхода.
Недавно ушедшему из жизни В.П. Григорьеву (1925–2007), несомненно, принадлежит выдающаяся роль в изучении хлебниковского наследия. Известный языковед, филолог, специалист по проблемам русистики и интерлингвистики, Григорьев редактировал совместно с
А. Парнисом издание избранного тома хлебниковских «Творений», приуроченного к 100-летнему юбилею поэта и с тех пор занявшего достойное место на читательских полках. До этого на протяжении более сорока лет произведения полузапрещённого Хлебникова выходили в свет лишь однажды – в Малой серии «Библиотеки поэта» (1960). К сожалению, в новом издании были повторены некоторые ошибки, допущенные Н. Степановым, составителем первого собрания сочинений Хлебникова (1928–1933), на что неоднократно указывал другой выдающейся знаток эпохи авангарда – Н. Харджиев. Нельзя, однако, забывать, что в середине 80-х годов «Творения» выделялись среди других одновременных с ними юбилейных изданий не только солидным объёмом и всесоюзным тиражом. В этой книге впервые с начала 30-х годов был представлен наиболее полный корпус хлебниковских текстов, снабжённый богатым аппаратом примечаний.
В настоящее издание вошли избранные велимироведческие работы автора, создававшиеся им на протяжении более сорока лет. Некоторые из них, возможно, уже известны внимательному читателю. Среди прочего, очевидно, интерес могут вызвать и броско озаглавленная статья «Чудо-безумец Веха (т.е. В. Хлебников. – М.Л.) перед филологией XXI века», и неожиданные параллели: Хлебников – Ламарк, Хлебников – Солженицын. «…Хлебников и Солженицын по-своему «сходятся» уже на биографическом уровне вошедших в литературу «нечистых» гуманитариев – изменивших началам Евклида «физиков». Став «лириками», оба решали, казалось бы, неподъёмные задачи. Оба воевали с ненавистными обоим «государствами пространств». Оба, пусть и каждый по-своему, проводили «ночи в окопах».
Оба призывали жить не по лгавде, «не по лжи».
Оба руководствовались принципом самоограничения и общественным пафосом обличителей: оба ополчались на
«окаменённое нечувствие» властей, бесстыжих богатеев и высокомерных благополучников. И сегодня «Россия в обвале» любопытно напоминает строчки из давнего «Зверинца», где «люди ходят насупившись и сумные», а «нетопыри висят опрокинуто, подобно сердцу современного русского». Обоих занимает будущее, хоть и видится оно по-разному». Энергичная манера изложения доставит особенное удовольствие тем из читателей, кто всерьёз озабочен проблемами изучения, сохранения и популяризации наследия «российского Эйнштейна от гуманитарии».
ПАРАДОКСОВ ДРУГ
В начале 90-х на вопрос о том, кого он считает наиболее значимой фигурой в русской культуре XX века, Николай Харджиев отвечал не задумываясь: «Величайший Хлебников». Он приравнивал Хлебникова к явлению космического масштаба, возникающему раз в тысячу лет, явлению, равного которому не знает ни одна из мировых литератур.
Российскому читателю Н.И. Харджиев (1903–1996) известен в первую очередь как искусствовед, крупнейший знаток русского художественного и литературного авангарда, исследователь творчества В. Маяковского. Заметным событием в истории отечественной культуры стала книга «Неизданный Хлебников» (1940), подготовленная им в соавторстве с Т. Грицем. Менее известны обстоятельства его дружеского сотрудничества с представителями «последнего великого течения в русской литературе», по выражению самого Харджиева, – обэриутами.
Основные работы Харджиева, обращённые к истории и поэтике русского футуризма, составили книгу «От Маяковского до Кручёных». В них прослеживаются многочисленные связи между «будетлянской» поэзией и живописью «лучизма», производится увлекательный сравнительный анализ поэтических систем кубо- и эгофутуризма, выявляются и акцентируются наиболее важные моменты творческого взаимовлияния Хлебникова и Маяковского. Многочисленным почитателям «горлана-главаря» будет, например, небезынтересно узнать, что приёмы акцентного стиха и тот подчас громоздкий образно-тематический ряд, по которому сегодня мгновенно узнаётся ранний Маяковский, были частично заимствованы им у Хлебникова, взяты, в частности, из апокалиптической хлебниковской поэмы «Журавль». Некоторые работы (например, отдельные комментарии к произведениям Маяковского и Хлебникова) опубликованы впервые.
Большой интерес представляют также беседы автора с О. Мандельштамом, восторженно отзывавшемся в последние годы жизни о творчестве Хлебникова («В Хлебникове есть всё!»).
Статьи, посвящённые памяти футуристов И. Игнатьева и В. Гнедова, автора скандальной бессловесной «Поэмы конца», напоминают об этих основательно забытых ныне поэтах.
Особое место в книге отдано «Кру-чёныхиаде» – собранию стихотворных миниатюр, созданных Харджиевым в разные годы и бережно сохранённых его другом и адресатом его посланий поэтом Алексеем Кручёных. «Кручёных – не Дамы Прекрасной жених, / а попросту самый живой из живых!». «Кручёных, хоть тебя любовь и обнимала, / будь с каждой женщиной бесчувственный статуй, / сказал когда-то Хармс: «…понятия в них мало, / они в понятиях имеют пустоту». А вот подпись «К портрету Кручёных, рисованному М. Ларионовым (1912)»: «Смотри и дивись: / вместо молодого наставника миловидных девиц / художник, чей глаз был зверски зорок, / изобразил мужчину лет под сорок, / с лицом скуластого цыгана, / под пятиконечной звездой грядущего урагана».
К ИСТОРИИ «ДЫР БУЛ ЩЫЛ»
Примечательно, что в то же время тем же издательством впервые в России опубликованы расширенные и дополненные воспоминания Алексея Кручёных (1886–1968) – одного из основателей футуристического движения в России, автора знаменитой заумной формулы «дыр бул щыл», поэта, повлиявшего на целое поколение новаторов, в том числе и на обэриутов. В различных литературных группировках сложились самые противоречивые представления об этом человеке, оценки его личности и творчества колеблются от насмешливо-неприязненных (Г. Иванов) до игриво-восторженных (Н. Харджиев). Лучше понять поведенческие мотивы «буки русской литературы» помогают его собственные «неканонические» характеристики соратников по авангардному цеху. «У Маяковского завывание – не только литературная, стилистическая гипербола, но естественное следствие гипертрофии переживания. Нервы напряжены, взбухает сердце, голос срывается, визжит. <…> Голиаф захныкал! Как это должно быть жутко, и как это к нему не шло! Надо здесь же заметить: в потрясающем чтении Маяковского всегда была одна «уязвимая пята» – когда он вдруг «пускал слезу», скулил. Прорывался какой-то неумелый фальцет, как будто бас сфальшивил. Особенно неподходящее занятие – это нытьё для «агитатора, горлана-главаря». Казалось бы – ну повыл немножко, что тут особенного? Но и щель в корабле как будто мелочь – а в неё может хлынуть океан, если вовремя не доглядеть. Так и завыванье было самой опасной щелью в творчестве Маяковского». «Моя совместная с Хлебниковым творческая работа продолжалась. Я настойчиво тянул его от сельских тем и «древлего словаря» к современности и городу. – Что же это у вас? – укорял я. – «Мамоньки, уже коровоньки ревмя ревут». Где же тут футуризм? – Я не так написал! – сердито прислушиваясь, наивно возражал Хлебников. – У меня иначе: «Мамонька, уж коровушки ревмя-ревут, водиченьки просят сердечные…». Признаться, разницы я не улавливал и прямо преследовал его «мамонькой и коровонькой».
Книга «К истории русского футуризма» также погружает читателя в атмосферу конца 1920-х – начала 1930-х гг., когда после смерти Хлебникова и Маяковского наступило время подведения итогов футуристического «штурм унд дранга». Ценные воспоминания Кручёных стоят в ряду таких мемуаров, как «Охранная грамота» Б. Пастернака, «Путь энтузиаста» В. Каменского, «Полутороглазый стрелец»
Б. Лифшица, давно известных читателю.
АБСУРД В КВАДРАТЕ
Интерес к отечественному заумному и абсурдному искусству первой трети прошлого века в последнее время чуть ослабел. Отчасти это объясняется некоторой «выработанностью» источников. К сожалению, приходится констатировать, что подтверждаются наихудшие опасения ведущих хармсоведов: писатель-абсурдист в массовом сознании всё больше превращается в шута, его книги соседствуют на магазинных полках с томами М. Жванецкого, В. Вишневского и прочих писателей-юмористов. В то же время наследие другого обэриута – одного из крупнейших русских поэтов XX века Александра Введенского – остаётся менее доступным читателю, и вовсе не из-за сложности восприятия стихов этого автора...
Первое и единственное отечественное издание собрания сочинений Введенского, увидевшее свет в начале 90-х в издательстве «Гилея», давным-давно уже стало библиографической редкостью. А ведь поначалу казалось, что Введенскому удивительно повезло: исчерпывающие комментарии М. Мейлаха, являющиеся ярким примером тщательного и бережного обращения с хрупким материалом поэтического слова, помогли в то время не только внимательно прочесть, но и уяснить многое в наследии «авто-ритета бессмыслицы».
В статье «Введенский: сорок лет спустя», вошедшей в сборник материалов международной конференции в Белграде, приуроченной к 100-летию А. Введенского в 2004 году, М. Мейлах утверждает, что обладатель авторских прав Введенского пресекает попытки к переизданию его стихов, требуя через доверенное лицо высокие гонорары. Согласно другим сведениям, предлагаемые издательствами суммы настолько ничтожны, что позицию обладателя авторских прав можно понять. Как бы то ни было на самом деле, но стихи Введенского действительно редко переиздаются. Создалась в квадрате абсурдная ситуация: поэт, чьи произведения не печатались при жизни, незаконно репрессированный и уничтоженный, от наследия которого случайно сохранилась едва ли четверть, до сих пор остаётся меньше доступным читателю, чем того заслуживает.
Хотя бы отчасти восполнить этот недостаток и призвана книга «Поэт Александр Введенский», объединившая под одной обложкой выдающихся российских, а также зарубежных обэриутоведов – Т. Никольскую, А. Кобринского, М. Мейлаха, Дж. Греппи,
К. Ичин и других. Хочется особо отметить исследование
А. Десятовой идеографического словаря поэта и статью Ю. Валиевой, посвящённую аксиологии поэтического пространства.
. От Маяковского до Кручёных: Избранные работы о русском футуризме / Сост. С. Кудрявцев. – М.: Гилея, 2006. – 560 с.
. Велимир Хлебников в четырёхмерном пространстве языка: Избранные работы. 1958–2000 годы. – М.: Языки славянских культур, 2006. – 816 с.
Литературная жизнь России 1920-х годов: События. Отзывы современников. Библиография. Том 1. Часть 1: Москва и Петроград. 1917–1920 гг. – 768 с. Часть 2: Москва и Петроград. 1921–1922 гг. – 704 с. – М.: ИМЛИ РАН, 2006.
К истории русского футуризма: Воспоминания и документы / Вступ. ст., подг. текста и комм. Н. Гурьяновой. – М.: Гилея, 2006. – 458 с.
: Сборник материалов / Сост. и общ. ред. К. Ичин и С. Кудрявцева. – М.: Гилея, 2006. – 432 с.