АКТУАЛЬНО
Прошедшие во Франции президентские выборы носили принципиальный характер и были восприняты французами как событие, действительно определяющее будущее их страны. Только так можно объяснить фантастически высокую по любым меркам (и не только в фешенебельных и расслабленных западных обществах) явку избирателей – почти 84%!
И вспыхнувшие после сообщения о победе Саркози массовые беспорядки, и незначительный разрыв между победителем и побеждённой (53% против 47%), определившийся лишь после теледебатов, показывают: французское общество действительно разделено по отношению к ключевым вопросам своего развития. И разделение это весьма глубоко и серьёзно.
Главная проблема Франции – доведение до абсурда концепции «государства всеобщего благоденствия», превратившегося едва ли не в «государство всеобщего иждивенчества». Сознаю: это действительно кощунственно звучит в современной России. Несмотря на то что государство и крупные корпорации буквально захлёбываются от нефтедолларов, уровень людей, живущих за чертой бедности, составляет, по данным центра Левады, 13%. Причём 87% россиян не хватает денег на простую бытовую технику – это уровень бедности. Число бездомных детей долгие годы остаётся сопоставимым с годами после Гражданской войны, инфраструктура, за некоторыми исключениями, остаётся разрушенной, а здравоохранение и образование методично уничтожаются самим государством.
Но во Франции государственная политика впала в другую, не менее маразматическую и изуверскую крайность. Колоссальная социальная помощь практически лишила людей, особенно носителей иных культур с более низким, чем французы, уровнем потребностей, стимулов к труду. Достаточно указать, что, по данным директора Центра постиндустриальных исследований В. Иноземцева, если в США в первый год после приезда в страну без работы сидит лишь 7–8% иммигрантов, то во Франции – 55%. На разную социальную помощь здесь идёт около 60% всех расходов государства, а среднее пособие по безработице практически равно минимальной зарплате, на которую в отличие от российской можно жить. Причём два года назад правительство начало выплачивать специальную премию в тысячу евро тем, кто найдёт работу в первый год после увольнения. Но на эту приманку клюнули относительно немногие.
Понятно, что такие масштабы социальной помощи требуют и высоких налогов, и, что исключительно важно, значительного уровня присутствия государства в экономической жизни. При склонности французского общества к бюрократизации это создаёт дополнительные проблемы, сковывает развитие, подавляет инициативу, затрудняет создание новых рабочих мест. А тем временем пенсионная система и система социальной защиты разваливаются под собственной тяжестью.
Для того чтобы понять причину поражения Сеголен Руаяль, достаточно рассмотреть, что она предложила для решения всех этих проблем. Ответ ужасающий: ничего. Она просто закрыла глаза на эти проблемы, сделав вид, что их нет, и продолжила раздачу обещаний и наращивание гособязательств – то есть ту самую политику, кризис которой если не сознаёт, то болезненно ощущает всё французское общество. При этом её ключевые обещания были откровенно нереальны: доведение пособия по безработице в первый год после увольнения до 90% прежнего заработка (а зачем тогда искать работу?) и повышение минимальной зарплаты ещё на 20%... Французы искали выход из кризиса, а Руаяль предложила его усугубить.
Ответ Саркози крайне неприятен для французского общества, причём стандартен и неоригинален: «посчитали – прослезились», теперь будем снижать государственные расходы (а значит, и налоги, но это приветствует только бизнес) и сокращать социальную помощь – резать «священную корову» общества всеобщего иждивенчества. Французы, сознавая свои проблемы, не видят другого выхода и воспринимают такой подход как неприятный, но честный.
Популярности Саркози прибавило подавление массовых беспорядков в арабских пригородах. Как министр внутренних дел, он был заклеймён левыми интеллектуальными вырожденцами Европы за «жестокость». Однако если не потакать досужим рассуждениям «о бедных арабских мальчиках», которых «заела среда», из-за чего они и начали устраивать погромы, а посмотреть на ситуацию глазами француза, – картина станет вполне внятной.
В силу прошлых ошибок Франция посадила себе на шею огромное количество иждивенцев, которые не хотят быть французами по культуре, не могут, а часто и не желают работать, но настаивают на том, чтобы страна их кормила. При этом они постоянно требуют всё большего и большего. И Саркози первым в политкорректном западном мире посмел осудить их с морально-этической точки зрения. Пресечение же беспорядков было не только мягким, но и исключительно умелым: в «мятежных» кварталах просто закрывали школы, органы социальной поддержки и прочие блага цивилизации – вплоть до банкоматов. «Хотите быть дикарями – живите как дикари». И беспорядки угасли, как пламя, лишённое кислорода.
Наши ракетно-квасные патриоты пеняют Саркози на жёсткий атлантизм, на союз с США. Да, это отказ от идеалов де Голля, но чёткое следование потребностям момента, когда – при всех своих недостатках – США сегодня воспринимается символом «государства эффективности» в противовес «государству иждивенчества», которое и должен демонтировать Саркози. С другой стороны, США – противник глобального ислама, пусть подлый и недобросовестный, но враг той самой иждивенческой арабской улицы, которую вынужден усмирять Саркози. Поэтому Штаты – объективный союзник Саркози если и не во внешней, то уж точно во внутренней политике.
Вообще избрание Саркози – хороший признак. Оно означает, что французское общество оказалось здоровым, что «молчаливое большинство» страны, хотя и не подавляющее, хочет работать – и, значит, Франция будет работать.
Действуя в согласии с ней, Саркози может стать хотя и не новым де Голлем (Францию вряд ли будут ждать испытания, порождающие таких лидеров), но уж во всяком случае – новым Миттераном. Иметь дело с таким достойным (хотя и чуждым) политиком тяжело, но приятно.
Михаил ДЕЛЯГИН, директор Института проблем глобализации, доктор экономических наук
Точка зрения авторов колонки может
не совпадать с позицией редакции