Написать эту реплику меня побудила статья Валерия Рокотова «Щель» («ЛГ», № 20), возмутившая своим рапповским нахрапом и какой-то совершенно безмотивной злобой. Мол, мы-то знаем, где вы, недобитки и отщепенцы, заховались, в какой щели попрятались. Вот мы вас…
Пожалуйста, уважаемый, что вам сгодится для выковыривания – фомка или отмычка?
Отмычка, как известно, – это нехитрое изделие доморощенного толка для взлома. Она же считается безотказным приёмом недобросовестной, мягко говоря, критики.
С первых же слов заявитель признаётся, что он не любит старый Арбат. Признайся я, что мне нравится не нравится ходить по Якиманке, взбираться на Петршин холм или бродить по закоулкам Ле Марэ, я не рискую тем самым обидеть москвичей, пражан или парижан. Это как бы моё личное дело, о котором могу оповещать или не оповещать почтенную публику. Заявление же автора литературного издания, что он не любит старый Арбат, – это брошенная в лицо перчатка, вызов на дуэль. Впрочем, это даже не самое оскорбительное для читателей материала.
«Щель», к слову, не первый по счёту антиокуджавовский пасквиль «ЛГ», в которой Окуджава полвека назад работал заведующим отделом поэзии. Диапазон пишущих на этой стезе широк – от утверждений, что Окуджава на Арбате вовсе и не жил (Владимир Потресов, «ЛГ», № 12–13, 2004), до обвинений в занимающем пол арбатского квартала памятнике, тогда как за стихи памятников, по Льву Пирогову («ЛГ», № 46, 2009), у нас не ставят. Интересно было бы знать, за какие такие «заслуги» вслед за окуджавовским на Арбате поставили в 2008 году в Воронеже на Советской площади памятник Алексею Кольцову?
Но это далеко не единственная несуразность названных публикаций, которые выстраиваются в последовательную линию – развенчания не по праву, по мнению газеты, признанного классиком Булата Окуджавы. Так или иначе этой линии придерживается каждый из вышеназванных авторов. По-видимому, разделяет их позицию и редакция. Неслучайно в комментариях к публикации «Щели» в электронном выпуске «ЛГ» модератором сайта на десяток одобрительных откликов оставлен единственный отзыв читателя, не согласного с позицией В. Рокотова. А на независимом портале «Мой мир – Сообщество» «Песня Булата» в Колонтаеве пропорция диаметрально противоположная – среди гула возмущённых голосов почитателей и ценителей Окуджавы нашёлся единственный сторонник автора «Щели».
Должен сказать, что Рокотова как автора, на мой взгляд, отличает крайнее пренебрежение к историзму, или попросту невладение его составляющими. Он оценивает художественные явления 1960-х или 1980-х годов, если это можно назвать оценкой, с точки зрения злободневных явлений и веяний. Означенные же им тенденции оборачиваются тенденциозностью, когда он берётся утверждать что-либо в исторической перспективе.
Но автор «Щели» ни на йоту этим не озабочен. Он даже не потрудился выверить цитаты из хрестоматийных текстов Булата Окуджавы. В «Союзе друзей» с его общеизвестным рефреном «Возьмёмся за руки, друзья» поётся: «Мы крылья белые свои почистим». Пёрышки всё же чистят, а не очищают.
Строка «О Володе Высо-о-цком я песню пою-у-у…» сочинена никак не Булатом Окуджавой, а Валерием Рокотовым и подозреваю, что переиначена издевательски. В стихотворном тексте такой комбинации слов нет как нет. То, что автор поминальных стихов был куда как далёк от издёвки, могут подтвердить первые слушатели – родные и коллеги актёра и поэта Театра на Таганке, когда Окуджава впервые читал эти ставшие знаменитыми строки на гражданской панихиде у открытого гроба своего собрата.
Я не знаю, кто внушил Рокотову убеждение, что литературный круг Окуджавы и круг почитателей поэта ненавидели Высоцкого. И уж полным несоответствием выглядит утверждение, что смерть Высоцкого была воспринята с облегчением арбатской, как выражается Рокотов, тусовкой.
Пожелай автор-фельетонист узнать достоверные подробности об отношениях Театра на Таганке к Окуджаве или Окуджавы к Театру, подробности взаимоотношений между Высоцким и Окуджавой, – достаточно было бы бегло перелистать источники. За несколько десятков лет все они практически распечатаны. При особом желании за дополнительными сведениями можно было бы обратиться к Алле Демидовой или Вениамину Смехову, Валерию Золотухину или, наконец, к самому Юрию Любимову, свидетелям-очевидцам. Им было бы что вспомнить и рассказать вместо придуманных на стороне бредней.
Спустя пару недель после публикации «Щели» состоялась 5-я Международная конференция, посвящённая жизни и творчеству Булата Окуджавы, организованная Региональным общественным фондом Булата Окуджавы и Государственным домом-музеем Булата Окуджавы в Переделкине. В ней принимали участие крупные отечественные учёные – исследователи творчества поэта, знаменитые литераторы из Москвы, Санкт-Петербурга, Нижнего Новгорода, Екатеринбурга, Лос-Анджелеса.
Единственным участником конференции, отреагировавшим на неё, был лауреат Государственной премии СССР композитор Владимир Дашкевич, который плодотворно работал с Окуджавой в театре и кино. Он же был автором музыки к фильму «Плюмбум, или Опасная игра», на который столь подробно ссылается Рокотов. Там, мол, герои поют в семейном кругу «Возьмёмся за руки, друзья», тогда как запевала-папаня браконьерствует, а подпевала-сынуля, сам Плюмбум, готовый закладывать всех и каждого, вообще косит под Павлика Морозова. Вот каков ближний круг, по Рокотову, апологетов Булата Окуджавы, вот кто распевал его песенки. Композитор фильма Владимир Дашкевич, выступая на конференции, не мог не возмутиться такой тенденциозной трактовкой сценария Александра Миндадзе и оценкой поэта.
Должен признаться, что я дважды принимал участие в подготовке сборника компакт-дисков «Песни на стихи Булата Окуджавы в кино», и мне хорошо известен свод картин, в которых звучат окуджавовские песни. Помимо автора и актёров-вокалистов эти песни по сюжету фильмов исполняют более сотни персонажей – от советских пионеров до обитателей захудалого дома престарелых где-то в Казахстане. И петь их не возбранялось никому – ни героям «Белорусского вокзала», ни персонажам, у которых были свои счёты с законодательством родного отечества. Равно как и песни Владимира Высоцкого – пелись всеми и везде, невзирая на социальный статус исполнителей.
Можно вспомнить, как четырнадцать лет назад Москва прощалась в Театре Вахтангова с фронтовиком Булатом Окуджавой. Как время прощания постоянно продлевалось на очередные два часа вплоть до того, что был отменён вечерний спектакль, и никто из зрителей не запросил возврата денег за купленные и неиспользованные билеты. Как и на несостоявшийся «Гамлет» с Владимиром Высоцким..
«Можно вспомнить опять – да зачем вспоминать?..» Вряд ли это послужит убедительным резоном автору «Щели».
«Вижу потомка я профиль возвышенный…», как писал Булат Окуджава в прощальных стихах.
И как он же писал гораздо раньше – «Ах, это, братцы, о другом…».