…На десятый день войны за Березиной смертоносный штурм, грянувший перед восходом солнца в Высоком, продолжался, то оправдывая надежды Шестерина, то омрачая его истерзанную душу.
…Худое, измождённое лицо наголо остриженного полковника Лизюкова со скорбно скошенным ртом врезалось в память ещё до Березины, после Высокого, когда Шестерин краем глаза схватывал, как расчётливо и твёрдо налаживает танкист, собирает в кулак силы отпора, – то, к чему неспособны оказались другие. Всем указывалось место, назначалось дело. Остатки Четвёртой армии сводились в роты под командирским началом, «безлошадные» лётчики, такие же танкисты и курсанты, вывезенные в лагеря и уцелевшие от бомбёжек, сводились в тайные засады, подсказанные раненым командиром Брестского УРа, знатоком низин и троп, не обозначенных на карте Полесья… Боевое спокойствие, готовность к действиям воцарялись в рядах защитников.
Начальник генерального штаба вермахта генерал-полковник Франц Гальдер, фиксируя в «Дневнике» начало восточной кампании, был внимателен к деталям, преувеличивал и без того завышенные потери русских, приписывал внезапный контрманёвр, застопоривший танковую колонну фон Гота, маршалу Будённому, пребывавшему в то время за сотни вёрст от Бреста, на Брянском фронте… Но это – частности, скрывавшие глубинный смысл и конечный результат пограничного ристалища. Его очевидец и участник, немецкий генерал-майор в отставке Рюдт фон Коленбург, возвращая «Дневник» штабиста издателю, оценил прочитанное убеждённо и горестно: «Вальми!» Вальми – это бессмертная победа над прусско-австрийскими войсками, вероломно напавшими на республиканскую Францию, чтобы восстановить свергнутую монархию. На холмах Вальми, по словам великого Гёте, впервые встретились и мерялись силами два мира. «Когда пала завеса тумана, устремившиеся вперёд интервенты изумлённо замерли: французские войска не просто ждали их, но были умело и грозно нацелены на слабый фланг излюбленного немцами свиноподобного клина. Готовность к смелому бою повергла нападавших в смятение. Вот он каков, воодушевлённый свободой, сплочённый отвагой народ французской республики! А ведь им столько твердили, что он бросится врассыпную или сдастся в плен при первом же выстреле! Между тем, народ стоял неколебимо, вынуждая оккупантов изменить свой замысел, прервать вторжение, изыскивать пути отхода – Вальми!..»
Провидческими можно назвать слова о столкновении двух миров Иоганна Вольфганга Гёте, ибо полтораста лет спустя, в июне девятьсот сорок первого года, нечто подобное свершил на советской границе полковник Александр Ильич Лизюков, вчерашний узник Лубянки, чудом переславший на волю жене и таким же чудом дошедшую до Кремля записку: «Тася, дорогая, я ни в чём не виноват, совесть моя чиста, твой Саша». И несть числа таким безвестным Вальми, создававшимся на границе сорок первого года, чтобы отозваться потом в великой Победе сорок пятого!..