Экранизация поэмы стала прологом великой дружбы двух муз
Александр Ханжонков, патриарх русского кинематографа, сумел обозначить его нравственный, духовный масштаб, практически сразу повернув этого младенца в семье искусств лицом к великой классической литературе. Что принципиально значимо. Ибо западное синема в первое десятилетие жизни так и оставалось прежде всего муви (movie), забавляющим зрителя движением. Во многом благодаря Ханжонкову наше кино с пелёнок формировалось в атмосфере Пушкина, Лермонтова, Толстого, Достоевского…
Первым он обратился и к прозе Николая Васильевича Гоголя. Благо тут и юбилейная дата сыграла на руку. К 100-летию со дня рождения великого писателя, которое праздновалось буквально через полгода после рождения национальной «игровой фильмы», было решено экранизировать поэму «Мёртвые души» и комедию «Женитьба». Писал сценарии и осуществлял кинопостановки замечательный кинорежиссёр Пётр Чардынин. «Он очень быстро стал постигать разницу между театром и кино, – вспоминал в 1937 году Александр Ханжонков, размышляя о первых отечественных фильмах. – Кроме того, он работал с таким увлечением, что сразу же расположил меня к себе. Теперь-то, казалось мне, дело в надёжных руках».
И Чардынин удивил. Благодаря новаторскому по своему времени решению в кинокартине «Мёртвые души» (160 метров которой, по счастью, дошло до нашего времени, правда, лента сохранилась без надписей) неожиданно и ярко прозвучал финал. Чардынин сумел обозначить горизонты гоголевского наследия: после сцен из поэмы на экране появляется бюст писателя, к которому подходят его герои и застывают на фоне изваяния классика великолепной скульптурой. (Разумеется, вечный ханжонковский конкурент Александр Дранков не мог не выступить с плагиатом этого смелого режиссёрского хода в своём монархическом «боевике» «Трёхсотлетие царствующего дома Романовых», в частности, в эпизоде «Современники Императора Николая I», где также присутствовал автор «Ревизора».)
Исполнительскому ансамблю первых русских киноартистов – Александре Гончаровой, Василию Степанову, Антонине Пожарской, Ивану Камскому, Людмиле Храповицкой, самому Чардынину – удалось предстать на экране узнаваемыми персонажами, воплотить какие-то образные чёрточки своих героев. И что особенно ценно: во время киносъёмок актёры чётко произносили гоголевский текст, что для немого кино, понятно, было совершенно не обязательно. Но экранная артикуляция дала киноленте «Мёртвые души» «говорящую» жизнь: декламаторы братья Ждановы её заметили, включили в свой репертуар и десятилетиями колесили с озвучиваемым «здесь и сейчас» фильмом по городам России. «Надо отдать справедливость, – констатировал «Киножурнал», – что полное совпадение дало полную иллюзию».
В картине были мастерски претворены мотивы и сам дух гоголевской графики Александра Агина и Петра Боклевского, нашедшей своё отражение не только в облике героев, но и в декорациях, в мизансценах.
Критика по достоинству оценила столь бережное отношение к русской классике (которой прежде манкировали зарубежные кинофирмы) и назвала эту экранизацию культурной. Интересно, что в 1926 году Чардынин вспоминал о гоголевских кинопервенцах как о кинематографических вехах – последних картинах, снятых «без конкуренции», отмечая, что вскоре все инофирмы «стали снимать русские сюжеты, так как наша конкуренция была им не по нутру».
При этом, надо заметить, с выпуском «Мёртвых душ» и не сохранившейся «Женитьбы» к юбилейным торжествам всё же не поспели.
«Доверившись обманчивому дневному свету (сквозь огромные окна в Железнодорожном клубе на Тверской. – В.Р.), – восстанавливал кинособытия Ханжонков, – мы мало применяли электрическое освещение, все негативы оказались недодержанными…». Казус в том, что у начинающего режиссёра Чардынина всё случилось, а вот работа, можно сказать, профессионального оператора и киноинженера Владимира Сиверсена (прошедшего школу братьев Гомон) оказалась в браке. Поистине, если бы знать, где упасть…
Ханжонков стерпел и профинансировал пересъёмку гоголевских картин в своём первом московском киноателье на Тверской, 29. Выдающийся поступок кинопредпринимателя, если учесть тот факт, что продюсеры великого Дэвида Гриффита в эти же самые годы воспринимают его требования переснять неудачные куски фильма как беспрецедентную дерзость.
И через три десятилетия Ханжонков с горечью отмечал, что его первые гоголевские фильмы в техническом отношении были хуже заграничных. Равно как – справедливость требует признать – и дранковского «Тараса Бульбы». Другое дело, что художественную «ценность» кинодрамы Дранкова в своих «Записках старого киномастера» Чеслав Сабинский пропечатал как «хищническое освоение классики».
А Ханжонков был в итоге вознаграждён за все мучения! Всего тремя годами спустя открытый им кудесник целлулоида Владислав Старевич раскрыл удивительную кинематографичность гоголевской прозы конгениально. Даровав возможность абсолютного перевоплощения Ивану Мозжухину, сыгравшему роль Чёрта в фильме «Ночь перед Рождеством» («Черевички»). Эта кинематографическая жемчужина ошеломила и синеманов, и профессионалов. Мастерски проведённые съёмки удовлетворят, думаю, и взыскательный вкус даже весьма искушённого кинозрителя ХХI века.
Для этой постановки Ханжонков построил в селе Крылатское малоросское село. Старевич (сценарист, режиссёр, художник и оператор фильмы) с помощью искусства грима изменил черты лица Мозжухина до полнейшей неузнаваемости. И породистый красавец с огромными серыми глазами, кумир изысканных дам радовался своему «дьяволическому» облику: его страсть к перевоплощению была удовлетворена!
Критики дружно хвалили его великолепную игру, расцвеченную украинским юмором, и смелую фантазию режиссёра, реализованную в необыкновенных трюках. Зрители же без устали хохотали. Впервые в истории мирового кинематографа игру актёра сочетали с плоскостной мультипликацией: куражась, жуткий чёрт высокого роста вдруг на глазах зрителей превращался в чёрта с горошинку и залетал в карман Вакулы (актёр П. Лопухин).
К удивлению кинопублики, нечистый, хотя и дёргался от ожогов, но ярко горящий серп луны с неба украл и нагло на нём качался. А уж полёты Вакулы верхом на чёрте и Солохи (Лидия Триденская) на метле стали абсолютным достижением в области спецэффектов тогдашнего кинопроизводства.
Проза Гоголя легла в основу ещё одного ханжонковского шедевра: кинодрама «Страшная месть» по одноимённой повести была удостоена Золотой медали на конкурсе фильмов во время Всемирной выставки в Милане и стала первой русской картиной, показанной в Японии. Старевич вновь обогатил киноязык блестящими комбинированными съёмками в фантастических сценах гостей «с того света», ужасов возмездия, а слава Мозжухина, сыгравшего колдуна, впервые вышла за границы Российской империи. Остаётся сожалеть, что не дошла до наших дней эта экранизация 1913 года, равно как и «Вий», экранизированный Ханжонковым и Старевичем в 1918-м, в бурлящем Крыму.
В отличие от снятой в в период между ними кинодрамы «Портрет», где, кстати, зрители могли видеть и самого художника слова – образ Гоголя воплотил актёр Р. Кречетов. Впрочем, впервые не мраморный, но движущийся Николай Васильевич появился на экранах ещё в 1910-м. В ленте французской фирмы «Гомон» «Жизнь и смерть А.С. Пушкина» (снятой сценаристом «Понизовой вольницы» Василием Гончаровым) довольно характерная фигура, воплощённая неизвестным исполнителем, легко узнаётся в круге писателей на «вечере у Пушкина». И то понятно – куда ж Гоголю без Пушкина!..